Вокруг света 1976-04, страница 44

рой планете кого только не было. Фантазеры уверяют, что эти сказки дали больше знаний о мироздании, чем все межзвездные экспедиции.

— Вот-вот. Там есть одна очень любопытная, — повторил Андреев. — «Они пришли ниоткуда». Так она начинается...

— Ты все о том же, — засмеялся Бритт. — Но я при чем? Мое дело — «микро», а не «макро».

— Кто знает, где кончается «микро» и начинается «макро».

— М-да, — с ироничным глубокомыслием протянул Бритт. — Тебе бы в писатели. А язык науки — холодная логика.

— Два минуса образуют плюс, — тотчас подхватил Андреев. — При определенных условиях все переходит в свою противоположность...

— Брось. Давай лучше пройдемся. Этот парк отлично лечит нервы.

Они пошли по неширокой тропе, пестрой от первой осенней листвы. Вдали за рядами кипарисов синело море. Трона бежала по пологому склону и была как нить Ариадны, от которой не оторваться. Она ныряла в сумрачные туннели влажных зарослей, за которыми открывались вдруг теплые бронзовые сосны на солнечных и сухих дюнах. Потом начинались можжевельники, темными кипами раскиданные на ослепительно зеленых лужайках. Можжевельники сменялись огромными разноцветными валунами, лежавшими на чистой траве, похожими на сказочные придорожные камни-ведуны. Тропа обегала эти камни и круто поворачивала к невидимой прежде рощице березок, настолько ослепительно белых, что и в пасмурную погоду путник невольно поднимал глаза к небу, ища Солнце. Еще дальше березки расступались, и за сухой порослью полян вставало перед глазами златоглавое чудо невесть каких давнцх времен — старорусская церковь. Посреди поля стояла перед церковью одинокая старая береза, придавленная собственной тяжестью, покрытая серыми наростами коры, устало шевелила свесившимися до самой земли длинными своими косами. И снова шла веселая пестрота южных зарослей. Печальные ливанские кедры тянули к путнику длинные руки своих ветвей. Альпийские луга стлались под ноги на пологих склонах. Террасами сбегали сады к светлому морю, слившемуся с небом...

Мало кто в Космическом на

учном центре знал имя ландшафтного архитектора, создавшего этот парк. Перед ответственными докладами и экспериментами, как и после них, все любили приходить сюда, чтобы хоть немного побродить по тихим тропам, обрести покой. Именно здесь, не в межпланетном, а в земном уединении зародилось большинство идей, которыми гордился научный центр.

Андреев и Бритт, два давних друга и недавних противника, молча шли рядом и думали каждый о своем. Много лет дела, которыми они занимались, почти не соприкасались между собой. Одного интересовало рождение и умирание звездных систем, другого — рождение и умирание элементарной материи, таких сверхмикрочастиц, для которых одна-единственная земная секунда была вечностью.

— Ну как, отдышался? — спросил Бритт, когда они подошли к очередному камню, перегородившему тропу.

— Это же роковая величина — десять в минус тридцать третьей степени сантиметра! — с неожиданной страстью откликнулся Андреев, и Бритт пожалел, что снова заговорил об этом. — Ты скажешь: «поколения физиков мечтали о проникновении в эту величину». Как же мы любопытны! А ведь теория утверждает, чтс) на таких сверхмалых расстояниях гравитация уже не гравитация, кванты — не кванты и скорость света совсем иная. Никого не смущает предположение, что там, в неведомом сверхмикромире, смыкаются микрофизика элементарных частиц и мегафи-зика звездных систем!..

Андреев хлопнул ладонью по камню и сердитый повернулся к Бритту.

— Смы-ка-ют-ся! А. для некоторых это пустой звук, всего лишь термин. Почему даже Великий Космос не создает частиц такой энергии, которые могли бы дробить кванты пространства-времени? Молчишь? И правильно, что молчишь! Квант пространства-времени — это, возможно, дверь в иной мир. Нельзя взламывать запретную дверь!

— Почему «запретную»?

— Был в древности такой поэт — Брюсов. Знаешь, как он писал? Прочесть?

— Давай.

— ...быть может, каждый

атом —

Вселенная, где сто планет:

Там — все, что здесь, в объеме сжатом,

Но также то, чего здесь нет.

Их меры малы, но все та же

Их бесконечность...

— Это из области так называемой научной фантастики, — усмехнулся Бритт.

— Фантастики? — воскликнул Андреев. — А как ты понимаешь слова Ленина о неисчерпаемости электрона?.. Хорошая будет фантастика, если кто-то из другого пространства возьмет да взорвет нашу вселенную?!.

— До сих пор не взорвали.

— Мы знаем, что было вчера, но не можем знать, что будет завтра.

Бритт пожал плечами. Он решительно не понимал своего друга. Появилась возможность узнать т.о, к чему люди стремились веками. И теперь, на пороге, может быть, великого открытия, остановиться? Разве это возможно? Не он, так другой попытается заглянуть за запретный предел — теоретический минимум, равный десяти в минус тридцать третьей степени сантиметра. Возможно, что это и небезопасно. Но кого и когда останавливала неведомая опасность? Скорее она влекла. Сколько paj было в истории — сначала шагнут, а потом оглядываются. Но, может, именно в этой безоглядной решимости суть всего прогресса науки?..

— Я не могу отказаться от опыта на основании мифических доводов, — сказал Бритт.

— Но ведь на Серую планету являлись существа из другого пространства-времени?

— Это не доказано.

— Доказано, что все их сказки — правда.

— И правду можно понимать по-разному.

Андреев сердито посмотрел на него и вдруг, махнув рукой, пошел прочь. Остановился поодаль, оглянулся, сказал приглушенно:

— Я приму свои меры!..

«Что ему далась эта Серая?» — подумал Бритт, оставшись в одиночестве. И стал вспоминать все, что знал о ней. Это была красивейшая из планет, когда-либо открытых космоплавателями. Командир первой экспедиции, возвратившись на Землю и не желая привлекать к ней внимание фанатиков дальних дорог, назвал ее в отчете Серой. Найденную в космосе «жемчужину» скрыть не удалось, но первое название намертво приросло к ней. Было в этом что-то от игривого характера землян, любящих во всем видеть недоразгаданное, второй смысл.

Как тогда же выяснили зем

42