Вокруг света 1976-08, страница 24

на неделю — готовься работать месяц. Так оно и вышло. К концу экспедиционного срока при проходке неглубокого шурфа была найдена сильномажущаяся порода вишнево-бурого цвета... Это был праздник для геологов и одновременно сигнал для начала поисковых работ.

На Средний Тиман потянулись машины с буровыми станками, бульдозеры, вагончики для жилья, цистерны с горюче-смазочными материалами. А вслед за ними, иногда опережая их, шли топографы, буровики, каро-тажники, опутывая сетью скважин мрачные буреломы, непролазные топи («ни дна тебе, ни покрышки»), застланные пеплом гари. Рудный пласт, накрытый сверху надежной броней из многих пород, имел слегка вытянутую форму, извилистый контур. Неподалеку от того места, где была пробурена первая скважина, ухтинские геологи оборудовали поселок, назвав его в честь самой высокой точки Тимана — Четласом.

— Четлас себя еще покажет, — обещает Балагуров, заглядывая в иллюминатор.

Подставляя бока солнцу, вертолет закладывает вираж, и из-за лиственничной гривы, будто солдаты на перекличку, навстречу нам выбегают деревянные строения...

В облике Четласа — ощущение порыва, временности, непостоянства. Четлас как ладья в разливе лесов. Такое впечатление, что поселок долго бежал по тайге и теперь остановился как бы с разбега, чтобы отдышаться...

Повсюду толчея вездеходов и самосвалов. Грохот взлетающих вертолетов. Череда меняющихся вахт. Путаница антенн. Снег в пятнах солярки. И бесконечные ряды полозьев, на которых, как на фундаментах, стоят жилые времянки. Городок на санях рожден бокситовой горячкой: его везли по зимнику из Ухты, остановили на ворыквинском плацдарме, зацепили за крохотный кусочек тверди, чтобы отсюда вести более мобильное изучение тиманских недр. Поселок контролирует восемнадцать буровых бригад, разбросанных по тайге; но в любую минуту он может тронуться с места и уехать туда, где будет более необходим.

В Четласе все так или иначе зависит от боксита — щедрость банковских ассигнований, техническая вооруженность, текучесть кадров, премиальные. И если на

какой-нибудь структуре разведчики «откупорят» парочку-другую перспективных скважин, сведения об этом тут же поступают в поселковую радиорубку.

Сейчас комната радиорубки наполняется дублеными полушубками, клубами пара. Радист напоследок проверяет аппаратуру. Резкий щелчок — ив тишину врываются шорохи эфирных помех, один за другим вступают голоса буровых мастеров. Радиосовещание начинается...

— Привет Четласу!.. Слабош-пицкий говорит.

— Как там с запчастями?.. Га-лай.

— Картошку привезли?.. Это Дрыгин.

— Помбухчиййц "говорит... Тушенка будет?

Начальник партии Владимир За сильевич Соболь протестующе машет рукой:

— Не все сразу. Соблюдайте порядок в эфире! Дрыгин, как у тебя с проходкой?

— По графику идем, без аварий, — веско бросает начальник Мезенского участка Дрыгин и называет метры, пройденные з* вчерашний день.

— Владимир Васильевич! — отчаянно взывает другой голос. — Дизель сел1 Сварочные швы, того гляди, лопнут. Мороз поднимается. Как быть?

— Ну чего ты скрипишь, Га-лай! — срывается с места один из механиков, сидящих в комнате. — Я же тебе сказал — сделаем.

— «Сделаем, сделаем», — бормочет Галай, глотая обиду. — Второй день слышу — «сделаем»...

— Галай, ты слышишь меня? — включается Соболь. — Сегодня к вам на буровую приедет монтер. Лично прослежу, слышишь? А виновных, — он выразительно смотрит на механика, — накажем. Все!

Радиосовещание продолжается: подсчитываются метры проходки и тоннаж бокситовых образцов, необходимых для лабораторных работ; подсчитывается количество завезенных в тайгу колонковых труб и горюче-смазочных Материалов; даются координаты для новых буровых точек, распоряжения, куда двигать технику дальше, как рациональнее использовать вертолеты и так далее.

Фронт поисковых работ движется все дальше на север, к тундре. Буксуя в снегу, бульдозеры прокладывают новые километры зимника. Завозится оборудование, продовольствие, создаются новые опорные пункты. Необходимо за

крепиться на мало-мальски удобных рубежах, чтобы летом, когда расплывутся болота, обеспечить нормальной работой четласских буровиков, геологов, топографов, сейсмиков, каротажников. Словом, масса черновых, каждодневно возникающих проблем, которые нужно решать сегодня, сейчас...

В эфире слышится ясная, подчеркнуто-профессиональная речь:

— ...наблюдаются сероцветная кора выветривания на мандель-штейнах, межпластовая залежь среди туфопесчаников и пелито-литов франской пестроцветной толщи...

— Так, — записывает данные геолог Борис Королев. — Дальше...

— В профиле коры выветривания выделяются гидрохлорит-шамозитовая и верхняя каолини-товая зоны...

— Так-так, — радуется Королев.

— Встречаются доломиты быст-ринской свиты верхнего рифея с тонкими прослоями аргиллитов...

Что там происходит с прослоями, я уже не слышу, потому что голос геолога накрывает бас Помбухчиянца:

— Пов-то-ряю вопрос: тушенка, яйца, картошка, лук, молоко, сгущенное — будут?

— Правильно говорит! — вразнобой поддерживают его бурмастера.

Соболь смеется и сердится одновременно:

— Карабет Васигенович, ты мне всю дисциплину разваливаешь. Опять без очереди?

— По-чэ-му без очереди? — рокочет бас. — Этот каша... уже нельзя. Работаем, понимаешь, пока завтрак в животе грээт...

— Ладно, ладно, — перебивает его Соболь. — Испортил ты мне песню, Помбухчиянц. Хотел сюрприз приготовить. — Он выдерживает паузу, и эфир разом смолкает. — Итак, слушайте все. На склады Четласа начали поступать свежее мясо, сыр, яйца, сметана, молоко. Овощи будут, когда потеплеет. Все!

Узкая лесная дорога проворно петляет среди низкорослых елей. Тайга здесь серая, захламленная сучьями и вывороченными корнями-кокорами. Наверное, поблизости когда-то бушевал лесной пожар; одно дерево, обгорелое, беспомощное, клонится к другому, другое к третьему... Ее пи бы не молоденький сосняк, старающийся заслонить следы пожара,

22