Вокруг света 1976-08, страница 21

ЧИТАТЕЛЬ СООБЩАЕТ

Е. ПОПОВ

ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ГОЛЬФСТРИМ

одили мы в Баренцевом море на небольшой исследовательской шхуне. Изучали донные грунты у берегов Новой Земли, чуть севернее пролива Маточкин Шар.

Двигаемся по заранее намеченным на карте галсам — направлениям, ложимся в дрейф... Спускаем за борт специальную грунтоизвлекательную трубку. Трубка с ходу вонзается в грунт, забирает пробу в виде длинной колбаски — колонки. Набирают таких колонок сотни, а то и тысячи, потом анализируют и уж по полученным данным составляют грунтовую карту исследуемого района дна. Нам осталось взять всего несколько десятков проб. Как обычно, застопорили ход. Матросы включили электролебедку, сняли с троса стопор, вынесли трубку за борт, и она, сверкнув «нержавейкой», с шипением врезалась в воду, исчезнув в зеленоватой пучине моря. Стальной трос обвис, закрутился колышками. Трубка на грунте.

Стали выбирать слабину, трос натянулся струной, зловеще звякнул и вдруг лопнул, со свистом хлестнув по борту шхуны.

— Стоп, лебедка! — послышалась запоздавшая команда дежурного океанолога. На дне осталась дорогостоящая и единственная у нас трубка с пробой грунта. Значит, водолазу надо готовиться к погружению. Облачаюсь в мягкий скафандр.

Шхуна стоит спокойно на якоре. Я без особого желания спускаюсь по его цепи. Мне еще не доводилось в таких высоких широтах бывать на дне. Наверняка море здесь безжизненное, мертвое. То ли дело Японскод — кишмя кишит всякой живностью, ходи да оглядывайся. Касатки, акулы, осьминоги там не диковина. Тут же, наверное, одни валуны да моренная глина...

И действительно, валуны словно выточенные шары! Где уж тут пробу грунта взять. Приступаю к поиску. Подтаскивая за собой шланг, прыгаю с валуна на валун, только свинцовые подошвы ухают. Смотрю во все глаза вперед, в сторону, не забываю посмотреть и наверх. Сразу же замечаю стаю рыбешек. Узнаю в них саек — небольших тресочек. Большеглазые, они набрасываются на воздушные пузырьки, будто лакомство какое нашли. Появление нерпы меня не удивляет, она тут своя, полярная. Вылупила на меня глаза-маслинки, гадает — враг я ей или друг. Постояла так, не шелохнувшись, и кинулась за сайками... Чуть не наступил на морскую звезду. Вот уж кого не ожидал встретить, так иглокожих. Да она не одна, вон их сколько — и маленьких, и больших. Холодостойкие они, что ли? На Черном море их нет, а тут, пожалуйста, лежат на валунах и между ними, не зябнут. Иду дальше. Натыкаюсь на какие-то черные шарики. Так это же морские ежи! Их, видно, тоже не знобит. Ощетинились колючими иглами, отгоняют морских звезд. Смотрю на них — ведь они тоже южане. И как угораздило в такую стужу попасть?

Продолжаю поиск трубки, обшариваю глазами каждый валун, замечаю небольшую площадку сероватого песка, прыгаю с валуна на нее и тут же замираю на

2*

месте: из-под ног опрометью шарахается в сторону краб...

Откуда вся эта живность? Какая же здесь температура воды? Начинаю вспоминать все, что знаю о Баренцевом море. И наконец, забыв, что на голове металлический шлем, шлепаю по нему рукой, будто по \Шу. Вспомнил. Здесь кончается Гольфстрим, вернее, его самая восточная ветвь — Нордкапская, которая берет начало за тридевять земель, от самого Флоридского пролива, течет могучей струей по глубинам Атлантического океана, заходит в Ледовитый, упирается, словно в стену, в Новую Землю и растворяется в холодных водах Баренцева моря.

Довольный разгадкой, иду по валунам дальше, ищу трубку, но, признаться, не верю, что найду. Ведь это все равно, что иголку в стоге сена искать.

И все-таки нашел. Наткнулся совсем случайно. Повезло. Заметил ее торчащей между двух валунов, заклинилась, еле выдернул. Держу в руйах, радуюсь, готовлюсь к подъему, шагаю обратно к шхуне и вдруг замечаю, как запрыгали по валунам солнечные блики. Взглянул наверх и обомлел — метрах в пяти надо мной стоит огромная рыба. Кит? Нет. Присмотрелся — заметил на груди широченное белое пятно, и голова у этого чудища сплюснутая. Силюсь вспомнить, у кого из морских обитателей такие приметы. У касатки. И тут же меня от этого «открытия» будто током шарахнуло. Сполз с валуна, прижался к нему, ни жив ни мертв, глаз с нее не спускаю. Такая махина слопает вместе со скафандром.

А касатка стоит, уставилась на меня, будто гипнотизирует. Даже если просто заденет за шланг своим хвостом или острым плавничком — оборвет как нитку.

— Эй, на грунте! Как самочувствие? Как поиск? — услышал я сквозь треск и шипение голос старпома.

— Ничего, так себе, — отвечаю я едва слышно.

— Что так посредственно? Не случилось ли чего?

— Да пока не случилось, но может... Касатка прижала, маячит надо мной.

— Какая еще касатка? В Арктике они не водятся, поди, тюлень пошаливает.

«Наверно, в справочник полезли. Не верят, что в Баренцевом море касатки водятся», — подумал я, еще плотней прижимаясь к валуну. Но в микрофоне опять затрещало, зашипело, и тот же голос старпома пробасил:

— На грунте!

— Слушаю.

— Как касатка?

— Стоит, чертяка.

— Ну и пусть стоит... Сам не шевелись. Мы ее сейчас отвадим. А как у тебя с воздухом?

— Нормально, — ответил я и тут же мотнулся в сторону от неожиданной волны: на шхуне врубили машину и заработал винт. Касатка в тот же миг вихрем сорвалась с места и исчезла, будто ее и не было.

Я завопил о срочном подъеме и быстро, как мог, зашагал к шхуне...

19