Вокруг света 1976-08, страница 18

но ходили они к жиле. А когда окончательно убедились, что место богатое, подали заявку на лицензию — разрешение правительства начать работы на участке. С разрешением дело тянулось десять лет. Я легко могу представить, как трудно было ждать эти годы. Сколько раз местные крестьяне находили подобные участки и не могли оформить бумаги! Лицензии выдавались только тем, кто имел связи и деньги, а неимущие крестьяне уходили дальше в горы, искали новое место, разведывали изумруды все теми же примитивными орудиями: ножом и кайлом, — потом снова пускались в путь.

С братьями Карранса этого не произошло, и они стали владельцами шахты.

— Скажите, дон Хулио, — спросил я, — вы довольны своей судьбой?

Он не ожидал такого «неделового» вопроса. Посмотрел внимательно, будто проверяя, всерьез я или нет, и сказал:

— В общем, доволен. Живем хорошо, дети учатся...

— А мечта? У вас есть неосуществленная мечта?

Дон Хулио кивнул:

— Есть. До сих пор не могу сделать так, чтобы шахта приносила доход.

— То есть как? — изумился я, обводя взглядом кабинет. — Такой оффис в центре Боготы стоит немало.

— B'»i меня не поняли. Деньги у меня есть, торговля изумрудами — дело выгодное. Все расходы покрываются с лихвой. Я же хочу, чтобы шахта давала доходы, как у Виктора...

«Искреннее это желание младшего брата «догнать» старшего или обычная манера «эсмеральдеро» прибедняться, о которой говорил Хавиер Дарио, мне все равно не понять», — подумал я и не стал больше спрашивать об этом. Теперь нужно было как-то уговорить дона Хулио свозить меня к копям.

— Мне сказали, что вы хотите посетить «зону», — вдруг сказал сеньор Карранса.

— Да, но у меня очень мало времени. Послезавтра вечером я улетаю из Боготы.

— Мы поможем вам, — сказал дон Хулио. Поднялся из-за стола, вышел из кабинета и вернулся в сопровождении высокого молодого человека.

— Знакомьтесь. Эстебан — мой двоюродный брат, — на этой фразе Карранса — обыкновенный человек, которого не отличишь от других, кончился, и появился Карранса жесткий, не терпящий возражений и лишних слов. Хотя голос его стал тише и даже мягче.

— Ты возьмешь этого человека у гостиницы в четыре утра, —

сказал он, показывая на меня пальцем. — Ты понял меня, Эстебан?

— Да, Хулио, — ответил тот.

— Ты отвезешь его на шахту, скажешь ребятам, чтобы показали все, как есть. Ты понял меня, Эстебан?

— Да, Хули%.

— Ты привезешь этого человека завтра вечером в Боготу в целости и сохранности. Ты понял меня, Эстебан? Он уезжает из Боготы послезавтра. Ты запомнил это, Эстебан?

— Да, Хулио.

— Вот и все. Об остальном договоритесь сами. До свидания.

— Да, Хулио, — сказали мы оба.

КОГДА ВСКРЫВАЕТСЯ ГАНГА

Эстебан появился у дверей гостиницы ровно в четыре утра, хотя латиноамериканцу приехать вовремя, да простят они меня, все равно, что немцу опоздать.

Триста километров по горной крученой дороге мы проехали, почти не разговаривая, останавливаясь только для того, чтобы дать короткий отдых отбитым на ухабах внутренностям. Эстебан знал дорогу великолепно и вел машину мастерски, отгородившись от меня бесконечным потоком «кум-бий» — колумбийских народных песен, которые он извлекал из своего портативного магнитофона. Наконец машина остановилась у какой-то дорожной харчевни, расположившейся на самом краю крутого спуска в долину.

— Приехали, — сказал Эстебан. Снял свои щегольские полусапожки, надел спортивные тапочки с резиновыми шипами и, увидев, что я не собираюсь переобуваться, спросил:

— А у вас нет тапок?

— Нет, — сказал я.

— А ходить-то вы умеете?

Я немного удивился вопросу.

— Умею, наверное, а что?

— Здесь придется пройти километра три вниз.

Он оценивающе посмотрел на меня и добавил:

— Оставьте все лишнее в машине, здесь не воруют.

Я последовал его совету, однако куртку не снял: на высоте было холодно. Повесил сумку с фотоаппаратом через плечо, и мы тронулись. Через десять минут я понял, почему он спросил меня насчет умения ходить. Дорога превратилась в крутую горную тропу. Местами приходилось скользить по гранитным отполированным горбам, а потом перебираться через моря чуть под

сохшей после утреннего дождя грязи. После двух километров пути я почувствовал, что больше идти не могу. Не держали колени, голова раскалывалась от палящего солнца, а Эстебан был совершенно свеженький. В резиновых тапках с шипами он прыгал с камня на камень, как олень. Это была его стихия. Мы передохнули. Он молча забрал у меня сумку, и мы двинулись дальше. Лагерь шахтеров уже виднелся внизу. Домики напоминали спичечные коробки.

На подступах к лагерю нас встретили две злобные собаки. .Эстебан отмахнулся от них и провел меня к крайнему бараку, сооруженному из плохо сбитых досок.

— Отдохните немного, — сказал он.

Предложение было не лишним. Я прошел в домик и лег на нижний этаж дощатых нар. Все здесь говорило о временности жилья. Две клетки нар со свернутыми грязными матрасами, рабочие сапоги и тапки-шиповки, валявшиеся на земляном полу, пластмассовая каска, свежие рубашки, аккуратно развешанные на плечиках вдоль стены. Настроение у меня было плохое. Стоило ли затевать эту дальнюю поездку? В нынешнем состоянии я не мог ни поговорить с рабочими, ни обойти прииск. С тоской я думал о предстоящем подъеме. Сколько на это потребуется времени, если только на спуск ушло полтора часа?

Вошел Эстебан. Я впервые увидел на его лице что-то вроде сочувствия.

— Хотите быстро прийти в себя?

Я попытался улыбнуться.

— Пойдемте со мной, — сказал он и повел меня к самому большому из домиков. Под навесом покачивался индейский гамак. Не знаю, какими чудодей-, ственными свойствами обладают гамаки индейцев, но через пятнадцать минут я был готов к еще одному переходу..

Эстебан познакомил меня с администратором, рабочими, поварихой— женой одного из них. Рабочие вооружились лопатами, кирками и мешками, администратор прихватил шестизарядный «ремингтон» в дополнение к висевшему на поясе револьверу, и мы отправились вниз, к реке Ми-неро. По дороге администратор рассказывал мне о работах. Изумруды здесь добывали открытым способом. Откос берега Минеро взрывали, а потом камни разгребали бульдозером. Он показал на

16