Вокруг света 1977-05, страница 16

рой неся следы неизбежной и спасительной реанимации. Мысли и воспоминания тоже совершали свои круги: то всплывал Штральзунд, прикрытый защитным полем бережности, то небольшой (Целостный город Берген, нашедший себе место в самой сердцевине Рю-гена.

И вдруг — стоп, остановка, точка. iKaiK дети, спрыгнувшие с «чертова колеса», неуверенно поднимаются на ноги, борясь с головокружением, так и мы вынеслись к подножию колоссального, непохожего на все прочие собора и, задрав головы, пытались обуздать непослушный вестибулярный аппарат: вокруг шпиля, словно на гигантской оси, медленно вертелось небо.

...•И здесь появились когда-то славяне. И, как это принято, решили дать жилью имя. А рядом гнездились лебеди. Они курлыкали, и до слуха доносилось: добр-добр-добр. Славяне сочли это хорошим предзнаменованием, посему постановили назвать местечко Добрым. Слово видоизменилось, но осталось. Сейчас это Бад-Доберан, курорт. Трудно сказать; насколько можно верить легенде, однако лебедь и по сей день на гербе собора, и на берегу небольшого пруда в разбитом вокруг английском парке — бронзовые изваяния лебедей.

Сам собор построили на средства монахов цистерцианского ордена. Место освятили в 1232 году, но закончена была церковь — ныне самая знаменитая в Северной Германии — спустя более чем столетие.

По малопонятным теперь причинам цистерцианские каноны запрещали возведение высоких башен. Древние мастера нашли выход: собор тянется ввысь весь, целиком. Готические соборы были центрами общественной жизни, в

них собирались тысячи жителей округи, поэтому строители и стремились расковать внутреннее пространство.

Они возводили традиционную трехнефную Оазилику, но расширяли ее, сооружая поперечный двухнефный зал. Они экспериментировали — смешивали бычью кровь, творог, яйца и песок. Этим раствором связывали кирпичи — теперь стены можно было делать тоньше — крепчайшие, они стояли нерушимо. Мастера пускались на всевозможные хитрости: ставили наружные опорные столбы — контрфорсы, перекрывали залы крестовыми сводами на ребрах-нервюрах, мудрили с каркасами из-стрельчатых арок, — и... получалось! В итоге — к минимуму сведены глухие части стен и расширена территория окон: воздух врывался под своды, переполнял, поднимал здание. И было то — воздушным замком, прочно стоящим на земле.

•Как воздать зодчим прошлого за смелость и гениальность их? Только так: сберегая творения.

В бад-доберансшм соборе стены девственны: штукатурка никогда не ложилась на них, никогда не оскверняла естественную графику кирпича. Штриховка кладки убегает вверх и теряется где-то очень-очень высоко.

Примитивные деревянные крашеные скульптуры и тонкие фрески раннего Возрождения; мраморные строгие саркофаги и тончайшая, легкая резьба по дереву; лучезарные витражи и висящая в воздухе «светящаяся икона» — дева Мария; изысканные барельефы и наивная, «детская» резьба по камню: глуповато-ухмыляющиеся чьи-то лица. И над всем этим дрожащие звуки органа. И еще сказка из сказок: оплетенный из резных деревянных и литых чугунных арабесок алтарь, для которого — в какой раз! — не нахо

дится определения, кроме навязшего слова «кружево».

Старина! эта не застывшая, не омертвелая: ироническая. Она подшучивает над нами, нынешними, подмигивает, усмехается — поди разберись в такой-то «несовместимости» разных искусств, разложи все по полочкам. Не удается? Тогда храни как есть!

Путешествие подходило к концу. Из тумана выдвигались и исчезали за завесой дождя города: Вием ар — единственный пункт на севере, где реставрация центральной части уже закончена; Шве-рин — бывшая столица Меклен-бургского герцогства, ныне крупный окружной центр; лежал на пути еще один город — Потсдам, здесь тоже реконструируют старинные районы, и стройка развернулась на полную мощность.

На этом, последнем отрезке дождь неожиданно отступил. Распахнулось чистое, вымытое небо, и только сейчас бросилось в глаза, что осень уже прщпла по-настоящему: лиственные леса желтели на глазах, хотя на горизонте все еще казались синими.

Деревья были расставлены вдоль дороги с величайшей аккуратностью — через точные, одинаковые промежутки, словно их единственной функцией было отмеривать путь. И падающие листья почему-то не ложились на матовый; незапятнанный асфальт: они опускались на обочины, укладывались где-то рядом, летели прочь, мимо полотна, даже если ветви нависали над шоссе. У листьев была задача — удобрять землю, и они честно выполняли ее. Ту мекленбургскую землю, которая в последнем усилии «бабьего лета» вобрала в себя без остатка первый затяжной осенний дождь.

ЖИВОЙ «ТАЙФУНОИНДИКАТОР»

Известно, что многие представители животного мира заранее предчувствуют приближение стихийных бедствий, например землетрясений. По наблюдениям японских ученых, основываясь на поведении диких пчел, можно, оказывается, составлять достаточно точные долгосрочные -прогнозы «тайфуноаоктивности». Так, в 1974 году, когда эта активность была повышенной, пчелы выбирали себе для местожительства дупла деревьев и щели деревянных

построек. В более спокойном 1975 году их рои предпочитали травянистые ложбины.

КЛАДБИЩЕ ЖИВОТНЫХ...

В ПЕЩЕРЕ

Трем молодым спелеологам, работавшим на юго-западе Франции (Перигор), удалось обнаружить уникальное «кладбище животных». Обследуя подземные гроты и пещеры, общая протяженность которых достигала 5 километров, они натолкнулись на огромное нагромождение костей животных; причем общая длина этого скопления

костей достигала 800 метров, при средней ширине в 4 метра и высоте 25 метров. Трудно себе представить даже примерно то неисчислимое количество костей, которое они там увидели.

То было кладбище главным образом доисторических животных, возраст которых колеблется от 20 тысяч до 1 миллиона лет. Но как эта огромная груда костей оказалось в пещере? При каких обстоятельствах, почему?

На все эти вопросы ответа пока нет.

ЗАГАПНИ ПРОЕКТЫ ОГНРЬГТИЯ

14