Вокруг света 1978-08, страница 20

и, скажу по совести, не чувствовали тогда сострадания к своим жертвам. Мы были жестоки не потому, что родились такими. Садистская муштра, зверская дисциплина, жестокие методы обучения «ремеслу» карателя таковы, что, вырвавшись на простор с автоматом в руках и получив власть над жизнью и смертью, хочешь мучить и убивать. Чтобы выместить на ком-то все то, что претерпел сам. Вы помните, конечно, что писали о нас в газетах, когда легион бросили в Индокитай, а потом в Алжир. Все это правда.

Мишель закурил, помолчал. Потом вскинул голову.

— Да, мы были карателями, мучителями, убийцами. Это известно всем. Я расскажу вам о том, о чем не писал никто, о том, как делают убийц в штрафном лагере Сен Жан на Корсике у города Корте...

Мы просидели до полуночи. Я исписал целый блокнот. Но ничего из рассказа Мишеля не опубликовал. Думал — со ссылкой на вымышленное имя случайно встреченного бывшего легионера рассказу просто не поверят.

Позднее побывал в городе Корте совсем рядом с лагерем Сен Жан. Встречал кадровых легионеров на площади Паоли в двух облюбованных ими кафе. Одно из них, ныне «Корсика», раньше так и называлось — «Белая фуражка». Обладатели этих фуражек охотно вступали в беседу, смеялись, балагурили. Но как только речь заходила о том, кем они были раньше, чем занимаются теперь, и в особенности о лагере Сен Жан на горе у руин древнеримской церкви, мрачнели и спешили откланяться: «Извините, месье...»

И вот теперь я вспомнил и решил рассказать о тех встречах на Корсике и в Марселе, а также о документальных свидетельствах бывшего легионера, выступившего на страницах «Пари-матч» открыто, под своим именем, потому что это помогает понять психологию тех «белых фуражек», которые бесчинствовали в Заире в начале лета 1978 года.

Борьба за то, чтобы «сломать» штрафника в Сен Жане, была для начальства лагеря беспроигрышной. Ломались все. Даже самые отчаянные из отчаянных легионеров. Штрафников заставляли есть на бегу, смешивая суп и второе. Упавшее на землю приказывали слизывать языком вместе с песком и грязью. Накануне приезда в лагёрь высокого начальства заключенных выводили «убирать двор»: выстраивали

на четвереньках в одну цепь и заставляли подбирать зубами бумажки, сухие листья и окурки.

Когда однажды вконец отчаявшийся, обезумевший от безысходности Террье попробовал было взбунтоваться, капрал Уолк привязал его цепью к «джипу» и рванул с места. Марсель упал. Пытаясь подняться, бился коленями о камни, снова падал. «Джип» волочил его по бугристой дороге, рвавшей тело острыми зубами камней.

— Быстрее! — скомандовал Уолк шоферу. — Этот гад хочет встать и обогнать нас!

Охранники смеялись, довольные «забавой», придуманной капралом. Марсель упал и больше не сопротивлялся. Пока его волокли на цепи за автомобилем, мысль была одна: «Скорее бы умереть!» Но он выжил. И снова открывал для себя все новые и новые «таланты» изобретателей пыток.

Лишь однажды штрафник Фо-кон пытался выстоять до конца. Сломать его волю, которая, казалось, существовала отдельно от истерзанного пытками тела, оказался бессильным даже Альбер-тини. В конце концов с непокорным расправился все тот же Лорио. Он решил натравить на бунтовщика остальных штрафников, безжалостно наказывая их за проступки и непокорность Фокона. Из жертв он сделал палачей. И вскоре Филиппа Фокона под регистрационным номером 149663 обнаружили мертвым, с ножевой раной в груди. Убийцу, естественно, не нашли.

«К моменту, когда кончился срок моего наказания, — рассказывал французским журналистам Марсель Террье, — я избежал лишь одного наказания, именуемого «столб». Оно заключается в том, что человека за руки и за ноги привязывают к столбу и заставляют стоять так без воды и пищи на жаре летом и на морозе зимой».

Когда пришел долгожданный день освобождения из лагеря, тот же старший капрал Лорио подошел к Марселю с широкой улыбкой, спрятав руки за спиной.

— Я и другие командиры лагеря не можем отпустить тебя на волю в легион без маленького подарка, — заговорщически проговорил он. — Поэтому закрой-ка свои прекрасные глаза и открой свою громадную пасть!

Террье безропотно повиновался. Лорио плюнул в открытый рот.

Выйдя из лагеря, Террье тотчас же расстался с легионом. Благо, он отслужил к тому времени минимальный для отставки пятилет

ний срок и мог вновь стать Мишелем Трувэном.

А если бы он не ушел? Если б остался, надел бы вновь белую фуражку, взял в руки автомат и оказался бы нынешним летом в Заире, чтобы «наводить порядок» под командованием полковника Эрюлена? Того самого Эрюлена, который лично пытал в Алжире известного французского журналиста Анри Алега.

— Ты знаешь, что такое гестапо? — спросил тогда каратель в белой фуражке свою жертву, корчившуюся под пыткой электрическим током. — Так вот, у нас здесь и есть гестапо.

Нетрудно себе представить, на что способен по отношению к другим человек, испытавший на себе «перевоспитание» лагерем Сен Жан. Тем более теперь, когда мировую прессу обошли фотографии и репортажи о зверствах легионеров в провинции Шаба, где они, как с ужасом писали западные журналисты, «без разбора стреляли по всему, что движется».

Да и в мирные дни на той же Корсике не только беглые, но и отпускники-легионеры грабят, насилуют, убивают. Власти предпочитают скрывать это, чтобы не отпугивать туристов. Но это им удается не всегда. Слишком громкими бывают преступления «белых фуражек».

Одно из последних — дело беглого легионера Вернера Ладеви-ча, который ради того, чтобы достать еду и одежду, зверски убил двух пастухов у деревушки Бюстанико. На их похороны съехались тысячи людей с разных концов острова. Траурная церемония превратилась в демонстрацию протеста.

«Легион-убийца! Вон с нашего острова!» — эти лозунги постоянно звучат на всех народных манифестациях, появляются на стенах корсиканских домов.

В те дни, когда после нескольких лет относительного забвения легионеры вновь стали мрачными «героями» кровавых событий — на этот раз в Заире, — с гневным протестом против черных дел «белых фуражек» вышел на улицы трудовой Париж. «Долой легион убийц!» — скандировали тысячи людей, шедшие в марше протеста от площади Нации. «Мы не успокоимся до тех пор, — говорили они на митинге на площади Бастилии, — пока грязное слово «наемник», запятнанное кровью невинных жертв в разных районах мира, будет пачкать доброе имя Франции».

18