Вокруг света 1978-11, страница 65

ни по своему усмотрению и опыту. Поставишь корень попло-ще — сильнее развалятся борта, карбас станет шире и остойчивее. На таком можно больше сена перевезти, дров. Но потеряет он в мореходности, и скорость станет меньше. Поставит мастер корень покруче — и резче выйдет скула, уже станет карбас. Такой карбас будет «по-ходнее», как говорят поморы, он легче взойдет на волну, круче сможет идти к ветру.

Укрепив быки, начали подбирать доски на обшивку. Выбрать нужные доски тоже дело не быстрое, даже перебирая в сушилке первосортный материал, мы потратили несколько часов, чтобы отобрать 20 досок. У доски с естественным изгибом меньше вероятности, что она треснет при постройке или потом, в течение долгих 30 лет жизни карбаса. (Когда я спрашивал стариков, сколько может прослужить карбас, они отвечали: «Какой прибор, сынок, столько и прослужит». Я сначала не понимал, а переспрашивать было неудобно. Потом мне объяснили, что «прибор» — это значит, как следить за карбасом, как хранить его — «прибирать». Иван Яковлевич Прялу-хин, которого я продолжал время от времени навещать, рассказывал, что раньше старики спускали карбасы только на время путины, а затем прибирали в са

раи, подальше от солнца и дождя. Вот при таком уходе и служит карбас по 30 и больше лет.)

Выстругали две доски на первые нашвы и поехали вверх по Кулою собирать можжевельник. Для шитья нашв идет молодой можжевельник, толщиной в мизинец и тоньше. Для опруг же используют более толстые прутья.

На следующее утро в мастерской стоял приятный можжевеловый дух — в углу на печке в цинковом ведре выпаривалась первая порция вицы. Пока она парилась, установили первую наш-ву. Ее прижали к быкам специальными клещами — хитроумными приспособлениями, представляющими собой комбинацию из трех клиньев. Концы нашвы притянули при помощи веревок и деревянными молотками вогнали в пазы, выбранные в носовом и кормовом штевнях.

Часа через три выпаривания вица стала мягкой, она легко гнулась и сворачивалась в колечки. Кора при скручивании с нее слезла, и обнаружилось нежно-розовое гладкое дерево. В киле и нашве просверлили отверстия и начали шить. Тонкий конец вставлялся в отверстие, и вица протягивалась до упора Затем в это отверстие с двух сторон вбивали «спички» — тонкие еловые клинышки, крепившие вицу намертво. Так делалось несколько стежков. Через 15—20 минут распаренная вица остывала, становилась твердой и прочной.

Для того чтобы прошить первую нашву, потребовалось полтора дня. Но потом работа пошла быстрее. Геннадий Федорович успокоился, ведь он шил вицей впервые в ж'изни, но получалось лучше и крепче, чем он ожидал.

И тогда рассказал он такую историю.

Его отец — Федор Федоров^

с кий плавал до войны старшим на карбасе, построенном братом — Филиппом Федоровским, знаменитым в Поморье мастером карбасных дел. Однажды возвращался Федор на своем карбасе с лова камбалы в Мезенской губе Белого моря вместе с десятком карбасов, но все они были разбиты на пары — поморы всегда ходили в море парами карбасов для взаимной выручки. Был отлив. Встали на якоря в устье Кулоя, чтобы дождаться прилива и пойти в деревню с прибылой водой. Когда кончился прилив, все карбасы снялись с якоря и пошли на парусах вверх по Кулою в Долгощелье, до которого оставалось километров тридцать. У Федора якорь за что-то зацепился, и достать его никак не удавалось. Карбас-напарник ждал. В те времена якорь был большой ценностью, и бросать его не хотелось. Тянули, тащили, в конце концов счалили два карбаса бортами, сняли мачту и, используя ее как ворот, медленно вытянули якорь. Потом поставили мачту, паруса и пошли в Долгощелье. К этому времени остальные карбасы уже скрылись из виду. И все же в деревню Федор пришел первым, обогнав односельчан на 30-километровом отрезке. С этого-то карбаса — самого походного в деревне — и снял Геннадий шаблоны, которые сейчас стояли на киле.