Вокруг света 1978-11, страница 68

Печь боярского дома в Москве. Сам мастер не может теперь понять, какие изразцы от боярина остались...

В большом деревянном ящике лежала глина переливчатых цветов — от желтого до темно-кирпичного. Рядом стоял механизм, похожий на мясорубку, увеличенную раз в двадцать. Алексей Алексеевич нажал кнопку, раздался скрежет шестерен, и из жерла «мясорубки» колбасой полезла однотонная коричневая масса.

Егоров отломил кусочек и стал разминать его сильными пальцами. Мне показалось, что на какое-то мгновение он забыл и о нашем разговоре, и о моем присутствии.

Они остались вдвоем, мастер и его материал: материал грубый, неказистый и безмерно изящный — глина.

Вот комочек глины размяк, стал податлив, разогревшись до температуры ладоней. Лицо мастера разгладилось, сошли с него приметы житейских неурядиц и забот, чуб свесился косым парусом, и Егоров не встряхивал привычно головой, чтобы откинуть его со лба.

Я попробовал представить в руках этого мастера другой материал — мрамор например, и не смог: тот не принимает в себя человеческое тепло, он прекрасен сам по себе, а глине без частицы человеческой души нельзя. Мне стало жаль, что комок в руках Егорова из-за меня впустую растратит обретенный жар. Я взял его из рук мастера, и глина еще долго возвращала мне тепло его ладоней...

— Мы в глину добавляем крупнокварцевый песок и шамот — гранулированную обожженную глину, — поясняет Алексей Алексеевич, возвращаясь в реальный мир мастерской, — чтобы не трескался изразец при обжиге и усадку меньше давал.