Вокруг света 1979-05, страница 25
В. СОБОЛЕВ КАПОЕЙРА ПЛОЩАДЬ В РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО лощадь принадлежит народу, как небо — кондору, — сказал великий бразильский поэт прошлого века Кастро Алвес. Эта хрестоматийная строка, когда я приехал в Рио-де-Жанейро и начал знакомство с городом, зазвучала вдруг в горьком, не предусмотренном поэтом смысле. Подыскивая квартиру, я быстро осознал, что дома не принадлежат народу — они принадлежат домовладельцам. Затем обнаружилось, что и улицы созданы не для народа, а — по бразильской классификации — для сеньоров и сеньор из общества, чьи автомобили не только заняли мостовые, но и заставили узкие тротуары. Народу остается лишь протискиваться вдоль стен бочком, озираясь, как в крепости, захваченной неприятелем. Но площади, а вернее, маленькие городские скверы, пока еще принадлежат народу. Это молчаливо признают даже официальные круги в лице городовых. Пока не рассветет, полицейские не гоняют со скамеек ночующих на них бедняков. Сквозь пальцы смотрят стражи порядка и на деятельность дневных посетителей, явно не озаботившихся получением патента. А в выходные дни на скверах становится тесновато. По чести признаюсь, что полюбил площади Рио-де-Жанейро больше и посещал их чаще, чем пляжи. Пусть среди городских камней жара еще сильнее, зато здесь видишь жизнь, а не сонное лежание на белом песке. Посвященная непременно какому-нибудь из многочисленных генералов этой мало воевавшей страны, площадь сейчас вновь разворачивается перед моим мысленным взором. Вот, разложив священные книги прямо на земле, старая проповедница Евангелия напрасно растрачивает свой пыл перед двумя-тремя зеваками. Рядом фокусник собрал заметно большую аудиторию и приводит ее в восторг, опорожняя бездонные карманы и рукава потертого пиджака. Моментальный фотограф со старинным ящиком, обклеенным образцами продукции, режиссирует привычную мизансцену: двое влюбленных под деревом. Золотых дел мастер разложил украшения на лоточке и, сидя возле него, не перестает гнуть щипчиками медные проволочки. У другого лотка необъятная негритянка в снежно-белых кружевных одеждах торгует сладостями из кокосового ореха, кУкУРУ3ы и маниоки. Такой запомнилась мне площадь, на которую я вышел как-то вскоре по приезде в Бразилию. В тот раз на площади мое внимание приковала драка двух смуглых маленьких пацанят. Они не лупцевали друг друга портфелями, не «стыкались до первой кровянки». Мальчишки дерутся^ по всему свету, но то была не мальчишечья драка, а просто побоище. Негритята крутились колесом, подскакивали выше головы, лягали один другого, делали беспощадные подсечки и вообще, казалось, решили не уходить из сквера живыми. Однако особенно меня поразило то, что вокруг них собралась толпа любопытных, из которой раздавались одобрительные реплики! Среди моих первых впечатлений числилось, что бразильцы очень сильно, я бы сказал, несдержанно любят детей, частенько позволяют им лишнее. Правда, многим малышам приходится работать и ночевать под открытым небом, но этого бразильцы стыдятся и надеются когда-нибудь с этим покончить. Так что поведение толпы, наблюдавшей за сражением маленьких гладиаторов, поставило меня в тупик. Однако мое возмущение длилось недолго. Нападая на противника, один из бойцов вдруг сделал поворот вокруг своей оси и подбросил ножку изящно, как балерина. И тут до меня дошло, что, несмотря на свирепость ударов, противники до сих пор совершенно невредимы. А в гомоне площади я расслышал наконец ритмично всплескивающее гудение струны, которому как будто подчинялись движения мальчишек. «Славу богу, это не драка!» — догадался я, повернувшись на звук струны, и увидел на скамейке человека, похожего на негатив — черное лицо и белые волосы. В руках у него был беримбау — нечто вроде бамбукового лука с прикрепленной внизу скорлупой кокосового ореха. Старик держал левой рукой лук за ниж- 23 |
