Вокруг света 1979-08, страница 37

перед нами, и впереди, за рубежом угрюмого нагромождения черных камней — лучистая пустота. «Край земли». Солнечный свет невесомым потоком льется вниз, и, провожая его взглядом, я вижу белоснежную песчаную долину, окаймленную нежной зеленью пальм, яркое серебро водоемов, радужную пыль водопада — прекрасный, радостный, манящий мир, в котором, кажется, нет места печали.

И вечером у огня известный на всю Мавританию гриот Седати, с вдохновенным, излучающим сдержанный свет лицом, поет славу Ра-шиду...

Пение мавританских гриотов подчиняется сложнейшим и не совсем обычным музыкальным и эстетическим канонам. В пении гриотов раз--личают так называемые «белый» и «черный» голоса, которые используются при исполнении строго определенных мелодий. Они отличаются друг от друга не только высотой, но и тембром звука. Гриот может импровизировать, но при этом всегда должен оставаться в рамках заданной мелодической темы.

Седати поет, закрывая нижнюю часть лица платком — зрелище раскрытого рта по местным канонам неэстетично и не должно нарушать восприятия мелодии и стихов...

...Не спрашивайте у мавританцев, почему они живут в пустыне... Здесь их дом, который хранит воспоминания, печаль и радость настоящего, надежды будущего.

ХЛЕБ ПУСТЫНИ

Последний этап нашего путешествия — от Тиджикджи до Тишита, еще дальше в сердце мавританской пустыни — мы преодолеваем на самолете. Иного пути здесь нет. Сверкающие белизной горы дюн нависают над идеально плоской, покрытой мелкими черными камешками равниной. На ней грудой хаотично нагроможденных камней лежит город Тишит. Одиноко возвышается четырехугольная, легких линий башня местной мечети. Вблизи город кажется лишенным жизни. Это ощущение особенно остро в полдень: солнце затопляет невыносимо ярким светом пустыню, льющийся поток жары пригибает к земле в напряженной, готовой вот-вот взорваться тишине. В Тишите вдруг неожиданно сознаешь, что здесь все было так же и сто, и двести лет, и десять ве» ков назад.

м.Брожу по улочкам, напоминающим горные тропы, между камен* ными осыплми, в которых с трудом угадываются очертании жилищ, за* глядываю в расселины между камнями — они оказываются окнами, глубокие пещеры — комнатами...

Ловко прыгая с камня на камень, за мной неотступно следуют мальчишки, из прохладного мрака окон ко мне обращены дружелюбные улыбки людей, занятых своими делами, — здесь мать нянчит ребенка, там отрывается от починки седла седобородый старик, еще дальше — женщина прядет верблюжью шерсть...

Несколько клочков земли, отвоеванных у пустыни тяжким, долгим, изнурительным трудом этих людей, воспринимаешь как торжество живого над мертвым. И грубо испеченные, вывалянные в песке и золе лепешки из тишитского зерна, которые ешь за одним столом или, вернее, за одним блюдом с мавританцами, вырастают в символ.

...Вагончики американских геологов, ведущих поиски нефти, и несколько огромных грузовиков-трубовозов кажутся нелепыми, декоративными, инородными в этом первозданном пейзаже, в пятидесяти метрах от Тишита. Их воспринимаешь как чуждое, неживое.

Иду знакомиться с американцами. Их десять человек. При ближайшем знакомстве выясняется, что собственно американцев всего трое. Остальные в США или не бывали вообще, или посещали их туристами. Это француз, два англичанина, ирландец, два испанца и даже один пакистанец. Все они работают на фирму «Тексакю».

Мой вопрос о результатах поисков нефти вызывает у всех дежурно-огорченное выражение на лицах.

— Увы, никакой нефти мы не нашли, — отвечает француз. — По той простой причине, что ее здесь нет вообще...

— А что ж вы тогда здесь делаете?

— О, вы знаете, тут есть всякая специфика, — хором оживляются мои собеседники, — надо закончить съемку местности, анализы, отчетность...

Нефть они нашли. И я, и они это прекрасно знаем. В Нуакшоте об этом известно давно, хотя официальных сообщений не было. «Тексако» знает, что, кроме нее, никто не смо-» жет проложить тысячекилометровый трубопровод через пустыню к океану. Поэтому она спокойно оставляет мавританскую нефть про запас на те времена, когда лет через десять-пятнадцать иссякнет какой-нибудь прииск «Тексако» в Техасе или Саудовской Аравии...

Но Мавритания нуждается в средствах сегодня.

...Мы въезжаем в долину между двумя грядами скал. Скалы сдвигаются, Уже становится пространство между ними, и, наконец» дальше пути нет. Дорогу преграждает сооружение, напоминающее крепостную стену грубой кладки. Если бы не же

лезные створки ворот, вмурованных посредине, ее можно было бы принять за естественное скальное образование.

Я строю различные предположения о назначении этого нагромождения камней, а проходящий мимо Яхья увлекает меня за собой:

— Пошли на плотину!

— Куда? — оторопело переспрашиваю я.

— На плотину, вот же она, — показывает Яхья на груду камней...

Плотина в пустыне. Дрожание раскаленного воздуха, иссохшая, покрытая глубокими трещинами, рассыпающаяся в серую пыль земля — все это исключает из воображения само понятие влаги...

— Идем, идем, — повторяет Яхья.

Мы перебираемся через стену.

Скалы снова расступаются, небольшое пространство между ними покрыто какими-то стеблями, одинокими, чахлыми. Подхожу ближе:

— Пшеница!

— Нет, — невозмутимо поправляет Яхья, — это рожь...

Я вспомнил о другом хлебе — на причале Нуакшота — в фабричных мешках, частью уже порванных и рассыпающих первосортное зерно. На это никто не обращал внимания, мешки лежали на причале неделями... Хлеб этот был прислан по морю из Европы — пострадавшему от засухи мавританскому населению...

— Эти дикари! Разве они знают цену хлеба! Вечно живут с протянутой рукой, уверенные, что им не откажут! — ворчали европейцы в Нуакшоте, возмущаясь равнодушием мавританцев.

Удобное объяснение для тех, кто отделывается подачками. Можно, конечно, все свалить на плохую организацию труда, низкую квалификацию портовых рабочих, медлительность администрации. Но дело не только в этом. Цену хлеба мавританцы познали и именно поэтому не нуждаются в подачках... Они не отвергают помощи, они благодарны за любую помощь, которая открывает перед ними двери XX века. Они хотят выращивать свой хлеб. На своей земле.

А этот хлеб — чужой.

В пустьине бывают дожди. Они крайне редки, не очень обильны. Но окрестные скалы сохраняют каждую капельку влаги, и вода стекает с камней в долину обильным потоком. Здешние люди с незапамятных времен используют это. Дорогу потоку преградили плотиной, и, пока вода держится в этом водохранилище, ее используют для посевов. И тогда здесь родится хлеб. Мавританцы никогда не слышали шума волнующейся на ветру нивы, но цену хлеба они знают, может быть, лучше, чем кто-либо.

3*

35