Вокруг света 1980-04, страница 45

В. ОПАРИН

СИНЯЯ ПАЛА

JP I V каменоломне Синяя Пала, 1 затерянной в дебрях север--А ной тайги, я слышал не раз и мечтал побывать там. Даже во сне видел, как медленно и зачарованно выхожу на поляну, поросшую дурманным, яростно цветущим багульником, и натыкаюсь на угрюмую серую скалу, которая выпирает из под земли. В ней темный зев старой штольни, оттуда густо несет земляной прохладой и гнилью. В эгу недобрую бездну, грозящую обвалом, уходят две ржавые узкие полоски рельсов на полусгнивших шпалах. Я смотрю во влажную темь, и навстречу мне плывет ясное голубое мерцание...

Это блеск лунного камня. Так с давних пор в карельском Поморье называют беломорит, или иризирую-щий полевой шпат. Химический состав его не представляет тайны. Но до сих пор ученые не открыли секрета ири-зации — голубого свечения, которое струится из этого камня, если повернуть его к свету.

У поморов мне случалось видеть образцы столь превосходного лунного камня, что просто мурашки бежали по спине, когда я любовался яркими голубыми бликами, скрытыми в его глубине. В старину жители здешних мест были хранителями стойких камнерезных традиций. Аметисты в беломорских каменоломнях добывали еще со времен Ивана Грозного, а в Соловецком монастыре была небольшая гранильная фабрика.

Случалось мне видеть изделия из лунного камня, сработанные и современными умельцами.

И снова я вспоминал про Синюю Палу. «Пала» по местному означает «каменоломня», осталось в речи горняков Северной Карелии и слово «отпалка» Старинное слово Оно напоминает о тех давних временах, когда глыбы коричневого камня с занорышами, полными аметистов, или плиты зеленого шпата — амазонита взрывали — «отпаливали» черным порохом.

«Где же она, эта загадочная Синяя Пала?» — с грустью говорил я себе Мне казалось, что следы каме

ноломни затерялись и я никогда не смогу ее найти. Может быть, некоторые старики поморы еще помнят о ней. Но покажут ли дорогу?..

На маленьком железнодорожном разъезде я сошел рано утром. А когда добрался до поморской деревни Черный Ручей, наступил полдень.

Избы деревни торжественно нисходили к синей глади залива. По зеленому угору, заросшему морковником и разнотравьем, я подошел к крайней избе и остановился. Празднично сияло солнце, на воде мерцали слепящие белые блики По высоким угорам, которые водили хоровод вокруг деревни, лепились ельники. Ели были старые, черные, и веяло от них дремучей древностью.

Снизу, от причала, поднимался кряжистый старик. Нес на плече вес

ла. Он, оказался хозяином крайней избы — большой, старой. Мы разговорились. Деда звали Флор Нифан-тьич. Его голубые глаза серьезно, изучающе смотрели на меня из-под белесых бровей. Я попросился к нему на квартиру на несколько дней.

— Ладно, — согласился дед. — Становись на постой. Денег не надо. Живи, вместе навагу будем удить, А может, тебе больше понравится у какой-нибудь бабки с коровой? Глядишь, парного молочка попьешь, ша-нег напекут, Я ведь одинокий, у меня скучновато. Да и трапеза у меня, брат, не бабская. Что сготовлю, то и ладно.

— Да уж если судьба привела к вам, поживу у вас.

— На отдых сюды али по делу?

— На отдых, — сказал я.

Если говорить откровенно, я не

43