Вокруг света 1981-06, страница 46

В полдневный жар

в долине долгих станов С свинцом в груди

лежал недвижим я... Да это же Лермонтов! Удача небывалая! Ни в жизни, ни в одной фольклорной картотеке, ни в одном своде я не встречал народных вариантов стихов этого поэта. Провожая вторично Лермонтова на Кавказ, В. Ф. Одоевский вручил ему небольшого формата альбом с просьбой вернуть его испйсанным стихами, конечно, новыми. Поездка поэта на Кавказ оказалась последней, но просьба Одоевского была выполнена. Михаил Юрьевич поместил среди первых записей стихотворение «Сон». И вот бно здесь, в таежном Курун-зулае, обернулось народной песнью.

— Че, пондравилось? — спросил Уваровский, окончив пение.

— Да, понравилось, и очень! — не скрывая волнения, ответил я. И спросил: — А почему вы поете «долгих станов» вместо «Дагестана»? Ведь стихотворение Лермонтова начинается словами: «В полдневный жар в долине Дагестана...».

— Дак то ж Лермонтов,— усмехнулся запевала.— Он ведь тут не жил и Забайкалья не знает. А у нас долгие станы были повсюду, где проходило пешее войско или кавалерия. Стан —- это долгая стоянка.— И добавил: —- Нет, «Дагестан» нам не подходит.

Я прочел несколько стихотворений Лермонтова и последним — «Сон». Старики сидели молча, слушали внимательно, качая головами. А когда я закончил чтение, Уваровский вдруг запел:

И в разговор веселый

не вступая,

Сидела с ним задумчива она.

В его груди, дымясь, чернела - рана.

Кровь из нее бежала как струя.

— Да... Конечно, у Лермонтова стройнее,— сказал он, закончив куплет.— А может, вставить в песню все его слова?

— Ни в коем случае! — замахал я руками.— Пойте как пели. В этом самая ценность.— И я подумал, .как интересно, со смыслом редактирует иной раз народ поэта...

Обратную дорогу мы с Иваном Федоровичем шли молча, оба взволнованные.

КАК КАЗАКИ ПУШКИНА «ПОПРАВИЛИ»

В станицу Вилоновскую мы при-, были в субботу.

— Вот вам самая настоящая казачья станица! — сказал шофер, помогая достать поклажу из кузова.

Председатель райисполкома, к которому я зашел познакомиться, дал странный совет:

— Если хотите послушать песни разных станиц, приходите завтра ут

ром на базар... Какие песни понравятся, в ту станицу вас и отвезем.

Кажется, ясно, но не совсем понятно: какие на базаре песни, да еще с выбором! Однако в седьмом часу утра я уже был в самой гуще клокочущей толпы.

Огромная площадь забита телегами, фурами, пролетками. Год выдался урожайным, и воскресный. базар праздничен и весел. Опустошались повозки с фруктами и овощами, клетки с живностью, ведра с рыбой. Часам к девяти оживление спало. И вот на другом конце рынка послышалась протяжная песня; Пели два голоса — мужской и женский. В записной книжке я успел набросать главную тему мелодии и несколько слов текста... Увы, песня удалялась. Бричка выехала из ворот и загрохотала по дороге. Записанное не имело законченного смысла: «не в чистом поле, лес, дубрава... переправа», но я надеялся, что по словам и мелодии как-нибудь разыщу ее. Поэтому и не отчаивался. К тому же, как обещал председатель райисполкома, песенный рог изобилия был раскупорен, и я услышал множество других песен.

Сойдясь вместе, встретив земляков или бывших однополчан, казаки не могут обойтись без пения. Вот они встали в кружок в непринужденных позах: кто скрестив руки на груди, кто заложив их за спину, кто спрятав в карманы шаровар. Запели старинную казачью песню, мерно покачиваясь, и, казалось, рассказывали друг другу о чем-то важном. Запевала искусно дирижировал головой и локтями. Он же сообщал певцам нюансы, смену темпа, бросал реплики: «давай вторым», «дишкань», «голоси», «тихо»...

Казалось, весь рынок слушал напев, но никто не останавливался, не глазел на молодого казака, который мастерски «дишканил», то есть ук-рап!ал песню подголосками. Для всех это было привычным. Коль сегодня воскресенье, значит, казаки будут петь — давно укоренившаяся традиция Хопра и Дона.

Переходя от одной группы к другой, я сделал несколько записей, но песни, которая уехала на бричке, не услышал. Решил расширить поиски. Услышав мою запись «не в чистом поле», пожилой казак по фамилии Пономарев запел, и все подхватили: «Не в чистом поле огонек горел, пред огнем-то расстилали ковер шелковый, на ковре-то вот лежал казак раненый...»

— Песня хороша, да не та,— сказал я.— Вот бы отыскать «лес-дубраву», да еще бы в придачу «переправу».

— Постой, постой!..— стал припоминать Назар Михайлович Пономарев.— Наверное, тебе надо «Казак при звёзде». Там есть слова «Ой, да не в чистом поле, не в дубраве, не при опасной переправе». Она ай нет?

Это была она, но, к сожалению, Пономарев пропеть всю песню не смог, однако назвал адрес стариков Бирюковых, которые проживают в станице Первая Березовка: «Эти, поди, все знают!»

Тимофей Кузьмич Бирюков, первый, к кому я обратился, был еще молод, «до шестого десятка не дотянул».

— Дойдите до моего бати,— сказал он,— с ним и решайте. Наше дело второе: кликнут — пойдем сыграем. Только,— предупредил Тимофей Кузьмич,— к моему старику подход нужен. Тяжел характером.

Старик Бирюков жил неподалеку от сына. Он сидел на крылечке и читал старую, в потрепанном переплете книгу. Увидев незнакомца, приосанился, лихо сдвинул набок выцветшую казачью фуражку, подозвал старуху, сунул ей в руки книжку и сделал знак оставить нас. Узнав, что я приехал «по поручению Москвы» (от Всероссийского хорового общества) и разыскиваю по важному делу старого казака Кузьму Назаровича Бирюкова, он на мгновенье растерялся.

— Чем это Бирюков или, скажем, наши станичные казачки провини-лися, что сама Москва к нам пожаловала?

Но, проведав о цели приезда, быстро спохватился, пригласил в комнату. Старуха подала холодного молока. Вскоре в хате зазвучали песни. Запевал высоким басом мой знакомый Пономарев, «дишканил» сам старик Бирюков, его сын «водил голосом», подлаживаясь то под Пономарева, то под отца.

Прозвучали песни, которые я слышал на колхозном рынке. Но той, не-допетой, среди них не было.

— Как же не помнить, помню,— сказал старик, когда я напел ему мелодию.— Только не «Казак при звезде», а «Кто при звёзде, при луне так поздно едет на коне». Тимка,— обратился он к сыну,— не отставай, тяни сразу.

Кузьма Назарович осторожно повел запев, нащупывая каждый звук, бережно шлифуя голосом каждое слово, чувствуя каждый слог:

А кто при звёзде, при луне Так поздно едет на коне?..

И только здесь вступил хор:

Ой, да не в чистом поле,

не в дубраве, Не при опасной переправе, Казак на север держит путь, Казак не хочет отдохнуть...

Что это? Очень-очень знакомое — «Казак на север держит путь...»

Бирюков пел дальше:

Булат, как шкло, его блестит, Мешок за пазухой набит. Ой, да червонцы нужны казаку, И конь, и шашка молодцу...

44