Вокруг света 1982-07, страница 6

честно говоря, немногое тогда знали об этих самых вулканах. Встретил меня на Камчатке Борис Иванович Пийп, основатель нашего института, прекрасный петрограф, прекрасный человек. Он обычно с каждым молодым специалистом подолгу беседовал: что привело вас на Камчатку? Чем увлекаетесь? И так незаметно-незаметно направлял в нужное русло. И со мной говорил. Отправился я поначалу на Паужетку...

Это теперь все знают, что на Паужет-ке первая в стране геотермальная электростанция. А тогда только шла разведка термальных источников, и молодой ученый документировал керны, вел научную работу по близкой ему, руднику, теме, словно приближаясь к Узону.

— И все-таки, скажу вам, Узон уникален,— в который раз за нашу короткую беседу повторил Карпов.— Природная живая система минералообра-зования! И мы ее вместе с работниками заповедника бережем пуще глаза...

...Я заглянула в кабину летчиков, чтобы напоследок взглянуть на Узон. Показалось, что пилот, окруженный прозрачной полусферой, словно повис в этом бесконечном пространстве набегающих друг на друга гор. Где-то здесь проходят маршруты группы Карпова.

Внизу змеится река. И вдруг со дна каньона ударил в небо белый столб! Словно кто-то среди полного безлюдья разложил гигантский костер, но огня не видно, а только султан светлого дыма взметнулся в вышину. Вертолет приближается к обрывам каньона, разворачивается, кружит — и теперь отчетливо видно, что по всей узкой долине то здесь, то там поднимаются белые столбы...

Долина гейзеров. Еще один уникум заповедника, Камчатки и, если хотите, природы всего земного шара, потому что совсем немного мест на планете, где работают гейзеры.

Гусев с застывшей улыбкой смотрит — нет, не на Долину гейзеров, он видел ее тысячу раз и сверху и вблизи, а на то, как мы приникли к иллюминаторам. Грохот, стоящий в вертолете, не располагает к беседе, и Гусев только коротко бросил мне: «Национальный парк!», словно хотел перекинуть мостик от того, что я вижу сейчас, к разговору, который состоялся у нас с ним и с Науменко в конторе заповедника.

А разговор шел о вулканах и термальных источниках, порожистых реках, которые представляют собой сложившуюся за тысячелетия систему больших и малых естественных инкубаторов лосося, редкой фауне — камчатском крабе, каланах, бурых медведях неправдоподобного веса и еще о многом другом, что вмещает в себя понятие «богатства Камчатки». И Науменко и Гусев поддерживали идею, высказанную учеными десятилетие назад, о создании на Камчатке. крупнейшего в мире национального парка, ибо, по подсчетам специалистов, сохранив природу полуострова, можно в конечном счете получить боль

шую выгоду, чем изменяя, преобразовывая ее. Парк явится и буферной зоной для заповедника: в ту же Долину гейзеров до кратера Узона можно и нужно проложить лишь экскурсионную тропу для людей, которые рвутся сюда и которых сейчас не пускают...

Вертолет завис над Долиной гейзеров. Зелено-желтые склоны гор, снежная скальная стена за ними — и одинокий домик, стационар Института вулканологии. Я знаю, здесь живет с семьей и помощник лесничего Виталий Александрович Николаенко. Мы познакомились за несколько дней до этого полета на том же Халактырском аэродроме. Ко мне подошел коренастый молодой человек в красно-черной куртке и такой же яркой шапочке с козырьком. Светлые глаза его смотрели пристально.

— Я Николаенко,— сказал молодой человек так, словно фамилию его не знать было невозможно...

И правда, с кем потом ни разговаривала — все знали Виталия, называли его «хозяином Долины гейзеров». Он работает там уже десять лет, и, наверно, нет человека, который бы лучше его помнил каждый гейзер, каждое зимовье птиц у теплых источников или дорогу в «Долину смерти». Тогда же Виталий «дежурил» на аэродроме, чтобы прорваться домой, и, зная от Науменко, что я тоже собираюсь в заповедник, решил мне помочь. Но в тот день я летела в другую сторону, по другим делам — и у меня в памяти остался только этот мгновенный, как на фотографии, пристальный взгляд светлых глаз. Потом уже, улетая с Камчатки, осознала, что здесь эти мгновения и есть встречи — и другого времени в эту пору года для знакомства с людьми нет.

— Николаенко на месте? — обернулась я к Гусеву, оторвавшись от иллюминатора.

Гусев покачал головой. Значит, сегодня в этом одиноком домике дежурит лишь кто-то из группы Сугробова. Снимает показания прибора, что записывает уровень воды, и по полученным данным определяет пики-выбросы этих бьющих из глубины горячих источников. Измеряет температуру, отбирает пробы воды — и все это делается, чтобы понять режим работы гейзеров.

— А что дает знание режима? — спросила я у Виктора Михайловича Сугробова, руководителя работ в Долине гейзеров, когда мы разговаривали у него в кабинете, в здании Института вулканологии.

Виктор Михайлович украдкой посмотрел на часы, вздохнул, но тем не менее ответил подробно, и не только на этот вопрос.

— Видите ли,— сказал Сугробов,— гейзеры — это внешние показатели существования на глубине гидротермальных систем. Следовательно, изучая их, мы пытаемся познать поведение этих систем, которые, кстати, очень широко распространены на Камчатке. Конечно, еще далеко до того, чтобы можно было сказать: «Да, мы

знаем поведение термальных аномалий». Но тем не менее ученые уже рекомендовали геологам для разведки ряд новых гидротермальных месторождений. Мечтаем о большем — о создании крупных систем геотермального тепло-энергоснабжения. Сколько топлива можно было бы сэкономить! А дальний наш прицел — извлечь и использовать тепло горных пород. Ведь у нас здесь кругом вулканы...

Вертолет летит так низко над долиной, что отчетливо видны на склонах струи пара, бьющие из земли, озерца, грязевые котлы, пенистые водопады. Кажется, вот-вот приземлимся. И вдруг с плоскогорья в долину начал медленно вползать густой туман. Путь к посадке был отрезан.

— А как на Кроноцком? — Гусев протиснулся в кабину пилотов.

— Пока тумана нет.

Но он ползет за нами, цепляясь за черные вершины гор, наполняя желто-палевые перепады между сопками. Неужели не успеем? Наконец блеснуло синевой Кроноцкое озеро в зеленых берегах. Видим, как на гул вертолета из домика, стоящего на берегу, выбегают люди. Их четверо. Они встали рядом со щитом, на котором уже можно прочесть: «Кроноцкое озерное лесничество». Женщина в штормовке придерживает рыже-белую колли.

Летчик даже не выключил мотора. Предупредил, что через три минуты взлетаем. Значит, всего три минуты, чтобы познакомиться мне со всеми обитателями домика. Снова встреча словно мгновенная фотография... Хорошо, что я уже слышала о каждом из этих четверых, знала, кто чем занимается.

— Ольга Андреевна Чернягина? Не ошибаюсь?

— Да, Чернягина,— ответила высокая женщина в штормовке.

Присаживаемся на бревна.

— Лер, сюда,— строго говорит Ольга, и лохматый Лер послушно устраивается у ее ног.— Вот завела шотландскую овчарку, знаете, в маршрутах часто медведи встречаются...

Ольга Чернягина — фенолог, окончила Дальневосточный университет и здесь, в заповеднике, работает уже четыре года. Она ведет постоянные наблюдения за растениями от весны и до осени, ее маршруты пролегают от побережья до высокогорья.

— Сколько же километров вы проходите за сезон?

— В прошлом году тысячу. Да дело не только в километрах: Дело в точности наблюдений — они ложатся потом в «Летопись природы», заповедник составляет их ежегодно.

— А для себя научный дневник ведете?

— Конечно.

— Дадите мне с собой? Я его оставлю в конторе заповедника.

— Нет.

Мне почему-то понравилось это решительное «нет»...

4