Вокруг света 1983-01, страница 50

Вокруг света 1983-01, страница 50

тюкать кайлом. Вскоре достал из ямы аспидные комья. Нагреб в суму, спустился к Федору и Степану.

— Уголье, ребята! Земляное!

Те переглянулись: сроду о таком не думали. Михайла пояснил:

— Это, други мои, дорогой минерал. Приходилось видеть в столице, как жгут его в горнах. Только не наше уголье жгут — привозное, иноземное. И платят за него много, ох, много, друзьяки!

— Зачем же платят, коль его тут?..

Ответа не было.

Ночевали. Долго не могли заснуть. Чудилось разное. С рассветом Федор отправился за гребцом в Верхо-Томский острог — верст семь. Михайла и Степан полезли на «горелую гору» копать, чтобы добраться до самого отменного минерала — для пробы...

В Томске, когда Михайла показал Козлову аспидные куски, комендант вновь раскричался, в гневе грозился запереть рудознатцев в холодный под-клет, сгноить и забыть. На комья земляного уголья и бровью не повел, будто и вовсе их не было.

И тогда Михайлу окончательно охватило отчаяние.

Наутро, одержимые неким пришедшим за ночь решением, пришли они на городское торжище. Когда народу собралось изрядно — торговцы, крестьяне, солдаты, разный толкучий люд, Михайла взобрался на пустую бочку под позорным столбом, крикнул страшные слова: ;

— Слушайте все! Мы, вот я, да Степан, да Федор, объявляем за собою «слово и дело государево»! Вяжите нас, ведите куда следует — за нами «слово и дело государево».

И протянул первому бросившемуся к .нему солдату руки — вязать.

Теперь перед Василием Козловым стояли связанные не просто рудознатцы, а государевы люди. Они провозгласили в толкучем месте грозные слова, и он обязан был, не тронув их, препроводить в Тобольск, а затем — дальше, в Москву и даже в Санкт-Петербург. Василий Козлов понял, что пропал, и пошел на хитрость. Он велел тут же отправить тех двоих — Костылева и Комарова — в Тобольск, Волкову же сказал:

— А тебя, касатик, не отпущу, поскольку не верю этим,— кивнул за окошко, где во дворе у простых телег собирались в долгий путь Степан с Федором.— Те — местные людишки, в науке рудоведческой могут и ошибиться. А ты рудознатец столичный, ты мне докажешь истинно, есть ли в наших краях руда или нетути ее. Вот сошлюсь с вице-губернатором его превосходительством Александром Кузьмичом Петрово-Соловым — небось слыхивал про такого? — и пошлю тебя к рудным местам с нашим умельцем — есть и у нас не хуже тебя, а ты посидишь пока у меня смирненько. Заодно и поостынешь маленько...

Смертная угроза слышалась в словах коменданта. И сомненье взяло Михай

лу — в самом ли деле руда гожая, ведь она с примесью? Да нет же, ошибки быть не может: гожая. И уголье отменное. Но комендант настаивает на своем. Что ж, он поедет снова. Поедет и докажет Козлову, какая это руда, а потом и за уголье примется.

— И тогда казна заплатит мне за находку? Ибо пропадаю безденежно голодной смертью. Им тоже, друзья-кам моим.

— Ты о тех меньше заботься. Подумай прежде о себе. Тебя покамест кормить буду. А там, гляди, и плату получишь. Ежели заработаешь, конечно.

До зимы держали Михайлу в Томске. Зимой же прибыл в Томск обещанный Козловым местный умелец. Прибыл он с Урала, с Каменского государевого завода (ныне город Каменск-Уральский Свердловской области), и назвался Федором Инютиным. Это действительно был славный умелец — Михайла слышал о нем — и пришелся, когда познакомились, Михайле по душе. Человек этот был скуп на слово, тих и благообразен.

— Проверь сани, голубь,— обронил он как-то Михайле.— Поедем на Алей-речку сызнова...

Те же места, где были вместе со Степаном и Федором. Встречался Инютин с теми же людьми, но видел Михайла — были те люди теперь ласковей, говорливей с рудознатцами. У того же приказчика Коркинской слободы Константина Захарова прожили чуть ли не месяц. В сладости прожили и сытости. К рудному месту Федор Инютин как будто остыл, в разговорах поминал его редко. Михайла вежливо напомнил, Инютин промолчал, подождал день-другой, наконец поехали.

Больших трудов набрать руды на известном месторождении не представляло. Вскоре вернулись в Томск. Тут и комендант Козлов стал поприветливей, не кричал больше на Михайлу, не грозился — напротив, распорядился выдать Михайле жалованье — хлебом, мукою и деньгами. И даже — как в насмешку — стал называть Михайлу «казачьим сыном» и повелел всем иным людям в приказной палате называть и «писать его в бумагах» тем же прозвищем. Михайле сказал, что делает это с ведома вице-губернатора Петрово-Солового.

Догадывался Михайла: объегоривают его. А может, не только его? — поди узнай. Здесь на тысячи верст кругом один хозяин, Василий Козлов. И, чувствуется, сам вице-губернатор с ним заодно. И этот — Федор Инютин — тоже. «Что ж,— подумал Михайла,— плетью обуха не перешибешь — иной инструмент для этого нужен, а его покамест нету». Решил покориться. И деньги, и хлебное жалованье, и новое, пусть шутейное, прозвище «сына казачьего» — все с руки человеку подневольному. Надежно припрятал Михайла часть заработка, помня ежечасно: дома из каждого угла глядит пустыми глазницами проклятая нужда. Жил в Томске

на постоялом дворе будто бы вольно, однако чувствовал себя словно скованным по рукам и ногам. Дважды намекал Козлову о том, что пора бы, дескать, и домой возвернуться — помещица Фекла Селиванова может разгневаться, да комендант лишь посмеивался над его страхами.

Тем временем в далекой Москве крепко допытывали доставленных туда по «слову и делу» Степана Костылева и Федора Комарова. Они стояли на своем, помня Михайлово: «Руда гожая, ох, гожая, друзьяки!» — и показывали в доказательство образцы той руды своим допытчикам. Судьи вертели в руках ту руду и так и сяк, призывали на помощь московских знающих пробиреров, верили и не верили. Иные из пробирных мастеров хвалили минерал, другие сомневались — уж больно необычной выглядела сибирская руда.

А она и не могла выглядеть иначе. Все трое, Степан Костылев, Федор Комаров и Михайла Волков, открыли знаменитое месторождение медно-се-ребряных колыванских руд, которое со временем (с 1726 года) приберет к рукам частный уральский горнопромышленник Демидов (кстати, выдаст ему это месторождение Ф. Инютин), а затем отнимет его у Демидова сама государыня-императрица Анна Иоан-новна. Она так и напишет в инструкции Татищеву, который будет послан ею на Урал: «Ежели усмотрите, что заводы и рудные места Демидова, особенно колывано-воскресенские, где есть серебро, для пользы нашей надобно взять на нас, государыню-императрицу, то оные заводы и рудные места у него, Демидова, отнять». Руда и в самом деле была необычна, и ее в реестрах числили «рудой железной из Томского уезда заявителя Волкова».

Но это еще будет. А покамест шел к исходу 1719-й. В Петербурге уж два года велось тайное следствие по делу сибирского губернатора М. П. Гагарина. В конце концов вина его была доказана. На его место был назначен новый губернатор князь Алексей Михайлович Черкасский, «человек честный и неподкупный», как значилось в царских документах.

Алексей Михайлович в Сибирь не спешил. Он долго оформлял свой отъезд и только в марте 1720-го прибыл из Петербурга в Москву. Вслед за ним 4 апреля сюда же прибыл и первый управляющий казенными железными заводами на Урале и в Сибири, посланный туда Петром, капитан артиллерии Василий Никитич Татищев. К А. М. Черкасскому, как к новому губернатору, и обратились теперь московские судьи с «делом сибирских обывателей» Костылева и Комарова. А тот, в свою очередь, переотправил руды и рудознатцев к Татищеву.

С огромным желанием выполнить задание Петра и искоренить зло ехал на Урал Василий Никитич. Он вез туда лучших мастеров, каких только мог выхлопотать для себя с других заводов

48

Предыдущая страница
Следующая страница
Информация, связанная с этой страницей:
  1. Рудознатец степан костылев

Близкие к этой страницы