Вокруг света 1983-03, страница 4

Мы стояли в коридоре, провожали глазами проплывающие мимо ядовито-желтые станционные постройки. Врывавшийся в открытое окно ветер вытягивал вдоль коридора шелковые шторы.

Поезд застучал на стрелках, промелькнула одинокая мачта светофора. К полотну железной дороги сбегались лощины-распадки с крутыми откосами. Мне знакомы были такие распадки. Немало я побродил по ним, когда вертолет, на котором нас возили вдоль будущей трассы только что начавшего строиться БАМа, приземлялся на дымы костров изыскателей.

Иногда это суходолы, а порой на их дне находит себе приют скворчащий ручеек. Обычно эти ручейки немноговодны, ничего не стоит перейти их вброд по каменистому дну. Ключевая вода обжигает ноги холодом, несмотря на жарящее солнце. Остановишься — и в икры тычутся мальки какой-то рыбешки. Отвернешь на дне серый камень-плитнячок, а под камнем десятки домиков-трубочек с торчащими из них черными головками ручейников, называемых здесь мурмышами.

— Красиво? — спросил Букреев.

— А то!

— Эти распадки — штука коварная. Не смотри, что они тихие да сухие. Был здесь со мной такой случай...

Мы вернулись в купе, сели друг против друга.

— Это случилось в июне,— начал Букреев свой рассказ.— Талые воды мы пропустили успешно еще месяцем раньше, все мосты и трубы осмотрели, подремонтировали, где надо. Решили, что все в порядке и теперь летние дожди не страшны. Здесь ведь ливни бывают редко.

Правда, есть одна особенность у наших мест. Бывает, на станции дождем и не пахнет, а речка вдруг разбухнет, пожелтеет от глины и бурлит, бурлит. Значит, где-то в горах дождь прошел.

В таких случаях мы работу бросали — и все на мосты и трубы. А их у нас было порядочно — больше двух десятков.

Хорошо еще, если люди на пути работают. Ночью хуже — одни путевые обходчики дежурят, и только.

Так вот, в июне, в пятницу это было, мы всем околотком станционный путь ремонтировали. Уморились здорово — путь надо было открыть для движения поездов вовремя. Домой пришли, когда уже стемнело. А темнеет здесь рано — горы кругом.

Дай, думаю, помоюсь в баньке. Пошел, баню истопил. У нас в доме, правда, был душ, но не любил я его.

Не успел я голову намылить — сынишка тут как тут. «Пап,— кричит,— тебя дядя Мартын ищет». Это один из наших бригадиров, Мартын Михайлович Ступак.

Окатился я в спешке холодной водой—и к дому. А Ступак уже мне навстречу бежит. «Арсений Иванович,— слышу,— беда! На третьем отделении того и гляди насыпь в речку снесет».— «Что такое? Как снесет?» — спрашиваю я. «Трофимов с перегона прибежал белее снега, сообщил, воды — видимо-невидимо. Уже на обочину захлестывает и все прибывает. Я его послал рабочих поднимать».

Трофимов — это путевой обходчик, который в ту ночь дежурил.

Я — к дежурному по станции. Спрашиваю: «Как поезда с востока?» — «Запросился,— отвечает,— пассажирский, но еще к нам не вышел, на соседнюю станцию прибывает».— «Звони,— кричу,— скорее, чтобы не отправляли сюда без моего разрешения: закрываю перегон!»

Хорошо еще, что свободный тепловоз в это время на станции оказался — пришел вагоны с лесом забирать. Я рабочих на него посадил — и на перегон.

Приезжаем на место — у меня волосы дыбом встали. Там распадок перед

железной дорогой воронкой такой расходится. Луг здесь всегда хороший был, путейцы на нем сено косили. Так вот, нет луга — сплошное озеро. Вода черная, как мазут, только от луны белые блики по ней прыгают.

Правду сказал Трофимов — к самой обочине вода подошла, а кое-где и к рельсам стала подбираться. Что делать? Смотрю, мостик еле-еле воду пропускает, русло забито. Одну бригаду послал устраивать через путь лотки из старых шпал, где вода выше всего была, чтобы не размыло дорогу, а с остальными у мостика остался.

Стали обочину землей досыпать и шестами у моста шуровать со стороны озера. Самое главное — подмостовое отверстие очистить, чтобы воду пустить.

Смотрю, бригадир Анатолий Леонидович Андронов на плоту из шпал подплыл (и когда он его сколотил!) и давай жердью затор пробивать. Не туТ-то было! С другой стороны насыпи, у речки, рабочий стоял — Володя Горбатов, молодой еще парнишка, только что из училища. Кричу ему: «Идет вода?» — «Нет,— отвечает,— не идет. Сочится только». Опять шуруем. Багром что-то зацепили, тащили, тащили — никак. Наконец вытащили... обрывок провода. Тут Андронов что-то мягкое подцепил. Вытаскивает — овца утонувшая. За ней коряги пошли всплывать.

Темно, только луна и спасала. Кто-то нижние фонари с тепловоза снял, провода подставил и повернул в нашу сторону. Но мало они помогали, глаза слепили только.

А вода все бурлит, прибывает. И откуда она только взялась?

Вильям Федорович Шишин — бригадир, который лотки делал,— вроде и щуплый мужичонка, а тут я диву давался: берет шпалу, а весу в ней килограммов восемьдесят, взваливает на плечо и один, да еще бегом, тащит туда, где лотки кладут.

Вода уже в трех местах через насыпь