Вокруг света 1984-04, страница 41

— Ну, Нафиса, быть тебе нашим командиром,— шутили юноши.

— А что,— задорно тряхнув черными волосами, отвечала она без тени смущения.— Кончилось то время, когда мы были рабынями мужчин. Я буду хорошим командиром, не волнуйтесь.

И сама смеялась громче всех.

Позже Фазиля познакомилась с Хумайро, молодой учительницей. Хумайро только что выписалась из больницы, где лежала с пулевым ранением. На нее напали среди бела дня: учительница шла из школы, когда двое неизвестных вдруг резко обернулись и открыли огонь из пистолетов. Пуля попала ей в плечо. Хумайро успела укрыться за деревом и выхватила из сумочки свой пистолет. Когда на выстрелы подбежал патруль, первое, что сказала Хумайро:

— Передайте товарищам, что я не смогу сегодня к ним прийти.

Провинциальным отделом службы безопасности (ХАД) руководил в Герате товарищ Маджид. Его, в прошлом рядового служащего сельскохозяйственного банка, партия направила на один из самых трудных участков революционной работы. Маджид, которому исполнилось только 28 лет, выглядел на все сорок. Он и раньше был сдержан и немногословен, последнее же время, когда банды обложили город, когда дня не проходило без перестрелок, начальник ХАД и вовсе сделался замкнутым. Осунулся, почернел, глаза глубоко запали.

Но сегодня товарищ Маджид улыбался. Пригласил к себе в кабинет Мухтара и с заговорщицким видом усадил его рядом:

— Мухтар, ты посмотри, что за птицу мы поймали. Взгляни, прямо чудище, а не человек. А поговори с ним — это же артист! Фокусник!

Давно не видел Мухтар начальника ХАД таким веселым. А вернее, никогда не видел. И почему это он вдруг так развеселился?

На табурете перед письменным столом сидел здоровенный парень — его-то имел в виду Маджид, когда говорил про «артиста». И правда, парень был выряжен очень колоритно: в черную свободного покроя пуштунскую рубашку, белые шаровары. Лоб закрывала надвинутая на глаза черная чалма. В ушах — серьги. Но самым удивительным казалось его лицо. Сначала Мухтар обратил внимание на смоляные усы. Присмотревшись повнимательнее, понял: не усы, а глаза являются в лице парня самым главным. Горел в них какой-то внутренний огонь: не было в них ни злобы, ни страха, ни подобострастия, а светились они каким-то наивным удивлением, почти младенческим любопытством. Сколько раз видел перед собой Мухтар обезвреженных врагов — у большинства из них взгляд был пустым и потухшим, некоторые фанатики не смотрели — дырявили глазами, пол

ными ненависти. А этот какой-то блаженный. Сидит как у себя дома, смотрит открыто. Где же я с ним встречался?

— Кто он? — обращаясь к Маджиду, спросил Мухтар.

— Вчера вечером привезли из-под Шинданда. Арестован при проверке документов. Оказал сопротивление. Пришлось целым взводом его вязать. Оружия при нем не оказалось, зато нашлось кое-что другое.— Маджид загадочно улыбнулся и потряс какими-то бумажками.— Ты вовремя пришел.

— Как тебя зовут?

— Мне незачем скрывать своего имени,— надменно ответил пленный.— Потому что в наших краях всякий знает Несора. Я дважды сидел в тюрьме при короле. Меня пять раз судили при Дау-де. В прежние времена всякий полицейский уважал Несора-доку. Много богачей я по миру пустил. Странно, что вы ничего не слышали обо мне... Видно, вы приезжие?

«Несор-доку! Да ведь этот парень еще до революции проходил строевую службу в моей роте. Разве забудешь о таком недисциплинированном солдате. Теперь он отпустил усы, и я сразу не признал его».

Мухтар и Маджид переглянулись.

«А я-то, помнится, еще покрывал его перед старшими офицерами,— продолжал вспоминать Мухтар.— Спасал от наказаний. Так, значит, вот куда тебя завели армейские вольности. Был плохим солдатом, а стал душманом!»

Начальник ХАД едва сдерживал улыбку:

— Ну а теперь чем ты промышляешь?

— Теперь...— Он отвел глаза и, кажется, смутился.— Я вступил в отряд борцов за веру. Как все честные мусульмане, я участвую в священной войне против врагов пророка.

— В священной войне, говоришь? — стал серьезным Маджид.— Отвечай тогда, куда ты направлялся и с какой целью?

Парень низко опустил голову. Он сцепил пальцы огромных рук, хрустнул ими, мотнул курчавой головой.

— Не скажешь? Да и не надо. Нам и так все ясно. Это твое письмо? — Маджид взял со стола исписанные крупной вязью листки.—В грамоте, чувствуется, ты не особо силен. Да не это беда: ты и в жизни, похоже, мало что смыслишь.

Несор вскинулся, побагровел.

— Не горячись, парень. Так твое это письмо? Твое... Догадываешься, Мухтар, кому оно адресовано? В Пешавар, к Гульбуддину — вот куда он направлялся, этот самый «борец за веру». А знаешь, зачем ему понадобился Гуль-буддин? Жаловаться вздумал Несор-доку на своих собратьев по оружию. Плохо ведут они себя, коран не чтут, убивают стариков и детей. Так ведь, Несор-доку?

Парень по-прежнему сидел, вперив глаза в пол, ссутулившись.

Голос Маджида зазвучал твердо:

— Вот, Мухтар, какая история с этим

шалопаем приключилась. Попал он в банду к Камаледдину «сражаться за веру». Кто в этой банде и за какую «веру» дни сражаются, мы с тобой знаем. А этот, видишь, им поверил. Да скоро понял, что это обычная шайка бандюг, а главарь — аферист и жулик, каких мало. И решил, видно, этот парень вывести душманов на чистую воду: заготовил жалобу и отправился с ней... в Пакистан. Он, Несор, уверен в том, что Гульбуддин-то — истинный мусульманин. Впрочем, возьми письмо и прочти.

Мухтар взял со стола исписанные корявым полудетским почерком листки. Это было целое обвинительное заключение из множества пунктов, обличающее алчность, продажность и жестокость душманов. Начиналось письмо с жалобы на одного из главарей банды. Сначала тот купил себе жену за четверть миллиона афгани, украденных им... из кассы исламского комитета. Подробно расписывалось, как он нагло спекулировал оружием, поступающим из Пакистана, а денежки клал себе в карман. Затем Несор приводил такой характерный факт: когда бандиту в очередной раз потребовались афгани, он остановил машину, следовавшую в Иран, обчистил пассажиров, а затем хладнокровно их расстрелял. Наезжая по делам в иранский город Мешхед, трижды задерживался тамошней полицией за бандитизм, но почему-то ему удавалось быстро выпутываться из грязных историй.

«Может ли такой человек называться защитником веры?» — прямо спрашивал в конце своего письма Несор-доку.

«О святая простота,— подумал Мухтар.— И не сносить бы головы бедному челобитчику, передай он письмо по адресу».

Маджид, словно услышав то, о чем думал Мухтар, спросил пленного:

— А знаешь ли, парень, у кого ты хотел искать справедливости?

Несор набычился, взглянул недобро.

— За самим Гульбуддином числятся не менее тяжкие преступления. Вы уважительно называете его «инженером». Еще при короле он поступил учиться в Кабульский университет, но через год был осужден за убийство. Однако американские спецслужбы помогли убийце выпутаться. Не за спасибо, конечно. С тех пор твой Гульбуддин исправно отрабатывает услуги. Семь лет назад он поселился в Пакистане. Ты обличаешь в жульничестве мелких бандитов. Но знай, парень, их проделки сущий пустяк по сравнению с тем, что позволяет себе вождь «борцов за ислам».

Несор-доку недоверчиво слушал Маджида.

— Почему я должен вам верить? — глухо спросил Несор-доку.— Гульбуддин — ваш враг, и вы ненавидите его.

Маджид некоторое время молча смотрел на парня, будто пытаясь понять, стоит ли дальше вести с ним разговор. Не бесполезная ли это затея?

— Да, он наш враг, потому что давно заслужил лютую ненависть всех чест-

39