Вокруг света 1984-04, страница 51

Но чем объяснить, почему именно Петриковка стала центром народного художественного промысла в этих краях? За ответом я пришел к председателю поселкового Совета Анатолию Васильевичу Наливайко.

Конец рабочего дня, солнце палит вполнакала, но его жар по-прежнему ощущается в тесных комнатках поссовета. Полное загорелое лицо председателя с капельками пота на лбу выражает усталое довольство. «Можа, скупнем-ся, а? — вдруг предлагает он и располагающе смеется.— Там, на Орели, и побалакаем...»

И снова дорога, пыльная проселочная дорога с зыбким маревом у горизонта и сладким дурманом вызревших трав. Еще только конец мая, но с ветвей уже слетает первый пожухлый лист. Знойный, удушливый воздух буквально плавит облака, и те растекаются по небосклону призрачно-белесой дымкой. Орель словно замерла меж сонных оплывших берегов.

— Мы потомки запорожских казаков,— со сдержанной гордостью произносит Наливайко, не отрывая глаз от горизонта.

У крутой излучины, в спасительной тени акаций, он останавливает свой «Москвич» и с наслаждением распрямляет затекшую спину.

— Однако многие этому не верят. Говорят — легенда... Пускай говорят! — Председатель снисходительно улыбается.— Официальная версия такая: в древности приднепровская степь была безлюдной, постоянные поселения на территории нынешней Днепропетровской области появляются чуть больше двух веков назад. А как же быть с сечевиками? — вопрошает Наливайко и рубит ладонью воздух.— Ведь их могилы находят чуть ли не каждый год. И не только могилы, но и старые кострища, где стояли дозорные вышки. В момент опасности на них зажигали огонь, его видели на других вышках, и весть о грозящей беде как бы по цепочке приходила в Сечь. Уверен: раз были вышки, где дежурили вооруженные казаки, значит, были и казацкие хутора. Просто археологи еще не докопались до них...

Как бы там ни было, но нынешняя Петриковка ведет свой отсчет с 1772 года, когда село было причислено к казенному государственному сектору. Петри-ковцы поколениями сидели на месте, за пределы своего села выглядывали редко. Собрав урожай и выплатив подати, они искали возможность подзаработать. Кто белил и расписывал хаты, кто стоял у наковальни, кто мастерил бочки и гнул дуги для лошадей, кто вышивал рушники, ткал полотно, а кто ходил по окрестным хуторам, особенно перед престольными праздниками, предлагая свои услуги в качестве художника-изографа. Всем дела хватало.

Особенно преуспели жители Петри-ковки в изготовлении деревянных сундуков. Были такие сундуки, по-украик ски «скрыни», в которых хранились

ценные вещи, праздничная одежда, приданое. Вместилище семейных сокровищ, скрыня считалась залогом зажиточной жизни. Мужчины резали скрыни из липы или ореха, украшали фигурными скобками, ставили замысловатые замки с секретами, а женщины-«маляр-ки», словно соревнуясь друг с другом в мастерстве, расписывали их ярким растительным орнаментом, фантастическими птицами и животными, а иногда и жанровыми сценками. Краски были собственного производства — чаще всего красные и зеленые; каждая хозяйка умела выпаривать их из трав, злаков и коры деревьев или использовала цветную глину, которая пластами выходила на поверхность обрывистых берегов реки. Так родилась самобытная украинская декоративная роспись, которая вошла в историю под названием «пет-риковская». Ну а славу о ней по всей Украине разнесли многолюдные ярмарки, которые трижды в году собирались в селе.

— Ярмарочная площадь у нас знаете какая была? Километр на километр! — с воодушевлением жестикулирует Наливайко.— На нее потом самолеты садились. Народ приезжал аж с самой России. Чем славились ярмарки? Хлеб, роспись и вишня. На этих китах и стояла Петриковка. Правда, во времена последней войны много вишневых деревьев погибло, другие вырубили. Иные старики балакали: все, не возобновится больше петриковская вишня! А она не то что не возобновилась — как танк прет, все культуры повытеснила. Дюже крепкий сорт, дюже выносливый! Что жара, что холод — ему все нипочем. Сам себя воспитал!

— Ну а роспись-то, роспись? — подстегиваю я собеседника.

— А что роспись? — невозмутимо отвечает Анатолий Васильевич.— Она как вишня. Такая же яркая, красная и сочная. Да и судьбы у них во многом схожие. В 20-х годах поговаривали, что петриковская живопись на грани вымирания, нет, мол, у нее живых корней. А прогноз-то не оправдался.— Он срывает стебель любистка, растущего поблизости, мнет его в ладонях, втягивая ноздрями терпкий пьянящий запах.— Вы о Пате, надеюсь, слышали? — спрашивает председатель.— Ходила когда-то по ярмаркам неграмотная женщина, звали ее Пата Татьяна Акимовна. Кому настенные панно предлагала, кому скрыни расписные, кружки, вазы, подносы. Многие ее знали и сами зазывали: мне, мол, Татьяна Акимовна, надо баян разрисовать, мне — сани, а мне — дугу. Она никому не отказывала, добрая была старуха, редкого таланта человек. Не с ветру узоры брала, а из самой природы. Ну а когда в 1936 году в Петри ковке детскую художественную школу открыли, стала Пата ее директором. И началось возрождение...

Взгляд председателя утопает в неоглядном знойном просторе. Линия зеленого травяного прибоя качается и струится по ветру, окаймляя розово-крас

ное море диких степных трав. Золотое просвечивает сквозь зеленое, красное отливает желтым.

— Вот вам петриковская роспись! — говорит Наливайко и протягивает руку в сторону заката.

Я хожу по утренним петриковским улицам и вдыхаю густой настой отцветающей сирени. Пышная приземистая вишня заполнила зеленью дворы. Дикий виноград обвивает старую, кряжистую яблоню, золотистые блики дрожат на росных листьях...

Мне всегда представляется загадкой растительный орнамент. В нем все так переплетено, все куда-то плывет, все куда-то движется. Все занято жизнью! И как отыскать ту заветную нить Ариадны, которая повела бы тебя по запутанному рисунку из трав, цветов, колосьев и птиц? Взволнованной, праздничной рекой несутся они по замкнутому пространству, рождая поразительные сочетания оттенков и светотеней. Зеленая волна трав накатывается на необычное поле, где цветут гигантские подсолнухи. Где начало, где конец этому движению? И почему вдруг крылья бабочки становятся как бы продолжением цветка? Что это за полудерево-полуцветок, в кроне которого притаились маленькие птахи-листья с оранжевыми клювами?

Композиции такого рода, выполненные на блюдах, подносах и шкатулках, я видел в цехе готовой продукции фабрики «Дружба» — главном петри ков-ском предприятии по производству художественно-декоративных изделий. Ежегодно около двухсот тысяч таких изделий расходятся отсюда не только по нашей стране, но и за рубежом. На фабрике трудится около ста народных художников, и в большинстве своем выпускников художественных училищ. Это современное производство со всеми привычными атрибутами — прессами, штампами, сушильными шкафами и, конечно, неукоснительным при плановом производстве графиком.

Теперь я иду в экспериментальную мастерскую петриковской декоративной росписи, где можно увидеть, как рождается орнамент на чистых листах ватмана. Руководит мастерской талантливый народный живописец Федор Саввич Панко, член Союза художников Украины. Из книги «Народные мастера Приднепровья», которую купил в местном магазине, я знаю, что он делает росписи по дереву, фарфору, керамической плитке, в совершенстве владеет искусством народной станковой графики, участвует в оформлении книг, выполняет декоративные панно по заказам Художественного фонда и что не так давно в Киеве, Москве, а также в Париже состоялись его персональные выставки.

Несколько работ Панко я хорошо помню — например, живописное полотно под названием «Металл и хлеб», где изображен ковш, чем-то похожий на цветок мака. И льется из него не расплавленный металл, а мириады

4 «Вокруг света» № 4

49