Вокруг света 1984-06, страница 26

Он улыбнулся и сказал виновато:

— Задумался, вот и сел на мель.

— Наверное, о той, что провожала тебя утром...

— Нет, об отце,— ответил Геннадий.— Здесь он утонул, в этом месте.

У меня все мысли в голове застопорились, словно рыбный косяк перед заломом на речке.

— Как же... здесь мелко и... острова...

— Была большая вода,— сказал Геннадий.— Они везли на моторчонке генератор для драги, здесь наткнулись на завал и перевернулись.

Черные капли звонко бились о непроницаемую поверхность реки.

— Давай мне весло, тезка,— наконец сказал я.— Ложись отдохни, прикинь следующий маршрут.

Он перешел на мое место, а я спрыгнул в воду и столкнул лодку с мели.

Я греб неумело, но сильно. Лодка бесшумно обгоняла течение. Мне нравилось ощущать себя кормчим и то, что мне доверил весло Геннадий Евстропов. Он принял меня на свою дорогу, которую скромно торил навстречу большим магистралям, начинавшимся где-то за витимскими, байкальскими, ленскими гольцами...

Это было то время, когда пошли на убыль игрушечные, маложизненные мысли о расчете и о тематической экспедиции, где был бы у меня отдельный стол, микроскоп и важный ученый вид. Я знаю это твердо сейчас, когда прошло много лет с того самого поиска. Позже по многим нашим маршрутам пошли драги — таежные золотодобывающие фабрики-крейсеры. Геннадий Евстропов и по сей день на своем разведочном посту, готовит новые полигоны под золотодобычу. А что касается меня, то свет золотых берегов таежных рек до сих пор отражается в моей душе. И когда встал вопрос на семейном совете, куда пойти учиться моему сыну Максиму, я посоветовал: «На геологический факультет!» А пришла пора практик, сын взял направление на Север, на ленские берега, уже дальше тех мест, где ступил на свои первые маршрутные тропы отец.

С каким трепетом и волнением я читаю его письма и вижу в них себя. будто сам сижу у костра, а рядом — Геннадий Евстропов.

«...Здравствуйте, дорогие мои,— писал сын.— Не надеялся я, что мне представится возможность послать вам письмо из нашей ленской таежной глуши: мы все время перебираемся дальше от нашей базы. Но вот «повезло» — начальник партии Марков Владимир Вавилович вынужден отправиться на несколько дней в Киренск по неотложным делам, он и унесет, потом увезет наши письма.

Сейчас, по прошествии нескольких недель, можно с уверенностью написать: живем мы дружно, как бы одной семьей, помогаем друг другу, когда

нужно. Геологическая стезя связана с очень большими напряжениями всех сил, тому, кто ленится, ничего не умеет делать, в поле не место. Я сам раньше думал, что мне удастся запросто включиться в работу партии — были ведь учебные практики. Теперь я понял: геология — очень непростое дело. И вот я научился валить топором деревья, пилить и колоть дрова, рыть шурфы, таскать по тайге тяжелые грузы, завьючивать лошадей... Даже растапливать печь, оказывается, непросто.

В маршруты ходим, постепенно наращивая расстояния, продвигаясь все дальше на север. Мы сейчас стоим на реке Демьянке, рядом речки Рыбная и Горелая. Рыбачим на Рыбной — там в изобилии ленки и хариусы... В первых маршрутах мне пришлось довольно тяжело — растирал ноги в кровь новыми сапогами. А еще проклятые дожди... Не было такого, чтобы мы не возвращались на табор мокрые. Даже спецу-ха из брезента не помогает. Без мелких потерь, конечно, не обходилось. Когда в один из привалов я сушился у костра, случилась беда — затлел рукав моей куртки. Пришлось отрезать бахрому и нарастить рукав из куска брезента, правда, другого цвета. Рукав, по общему мнению, вышел недурной, может, даже модный.

Хожу я в маршруты с начальником Славой Гилевым — он несколько лет назад закончил наш университет. Общение с таким толковым геологом дает мне много в смысле практических навыков. Кое-чему приходится учиться и у наших рабочих. Они все умелые, шустрые и расторопные ребята, хотя сюда приехали не без того, чтобы заработать деньжонок...»

Это сыновнее письмо, как говорится, позвало меня снова в дорогу. Пока собирался, приехал с Севера, со строительства БАМа, мой товарищ — мостостроитель Игорь Румянцев. С его сухощавой, ладной, уверенной фигурой в квартиру ворвался запах таежных снегов, давленой хвои и солярки. Игорь высыпал мне на стол горсть значков, изготовленных в честь строительства всех тоннелей магистрали. Перед моим взором замелькали названия: «Кодар-ский», «Байкальский», «Северомуй-ский», «Мысовой», «Нагорный»... А мой монтажник, не дав мне опомниться от радужного мелькания, объявил:

— Ну, милой, пляши! В твою Дальнюю Тайгу скоро, наверное, начнем ответвлять дорогу.

— Да это же... это через такие кручи?! — ахнул я.

— Теперь справимся,— заверил он,— опыт поднакопили.

— Тогда я прибуду в свои гольцы по новой дороге! — воскликнул я и, зажмурившись, вспомнил о первых сёоих тропах в Дальней Тайге и пусть поседевшего теперь, но с открытой улыбкой и крепким рукопожатием Геннадия Александровича Евстропова.

Иркутск

АНДРЕЙ ДУБРОВСКИЙ, кандидат исторических наук

3 первые минуты, сойдя с поезда Лондон — Глазго, я никак не мог понять, что происходит. Суббота, шесть часов утра, а люди снуют по улицам, как в час «пик». Перед закрытыми наглухо дверями магазинов (они открываются лишь в десять часов) — очереди. Пожилой продавец газет, прервав привычные заклинания («Стэндарт», «Стэндарт», покупайте «Стэ-э-эндарт!»), охотно пояснил:

— «Одмент дей» — «День дешевой распродажи». Праздник!

...Заспанный портье в отеле «Бака-нан» с трудом сосредоточился, полистал книгу приезжих и пожал плечами:

— Номер действительно заказан, сэр. К полудню освободится. А сейчас только начало седьмого.

— Хорошо, тогда я прогуляюсь по городу.

— Как хотите, сэр. Сердце Шотландии всегда открыто тем, кто приезжает сюда с добрыми намерениями.

— Сердце Шотландии? Что вы имеете в виду?

— Глазго Грин, сэр.

«БУДЕМ БИТЬСЯ — ПОБЕДИМ!»

Центральная площадь украшена гирляндами флажков: недавно закончился национальный фестиваль. Расходится по домам толпа охрипших от всенощного крика подростков в двухцветных шарфах — накануне футболисты «Селтика» опять у кого-то выиграли. Еще минут десять ходьбы, каменные коробки становятся все ниже и ниже, и вдруг открывается набережная Клайда, вся в туманной вате. А дальше, за мостом,— Глазго Грин.

Глазго Грин — средоточие истории Шотландии, микрокосм общественной жизни. Здесь, в этом старейшем и главном публичном парке города, была найдена римская амфора, пролежавшая со 150 года до новой эры. В средние века сюда сгоняли скот на общественное пастбище, тут же располагалась бойня. В Глазго Грин, по преданию, был дан первый толчок промышленной революции. Больше двухсот лет назад в такое же раннее субботнее утро по парку прогуливался Джеймс Уатт, и его осенила бессмертная идея о паровой машине с цилиндром двойного действия. «Я не успел дойти до гольф-клуба,— писал счастливый изобретатель приятелю,— как вся идея совершенно сложилась в моей голове».

Под кронами деревьев Глазго Грин проходили бурные митинги за парламентскую реформу в 30-х, 60-х, 80-х годах прошлого века; в начале нашего столетия Глазго Грин видел демонстрации в честь 1 Мая. В 1920 году здесь выступал выдающийся деятель шотландского рабочего движения Джон Маклин. В 1936-м—шли собрания в

24