Вокруг света 1984-10, страница 13

больше потребуется капитану знаний по бурению. Причем знаний основательных. «Мирчинк», видал, какая махина и как техникой начинен? — Капитан имел в виду буровое судно «Михаил Мирчинк», пополнившее флот их экспедиции в этом году. Первый на Дальнем Востоке самоходный нефте-разведчик, мечта морских геологов.

— Как же, видал.— Ромашов сел с книгой в руке. Наступила пауза. Стало слышно, как поскрипывает обшивка переборок.

— Ветер усиливается,— проговорил Самченко больше для того, чтобы не молчать.

— И барометр падает. Как бы к ночи не началось...— Ромашов захлопнул книгу.

Самченко поднялся, закурил. Затягиваясь, приник лбом к окну, разглядывая видимый отсюда клочок моря и неба.

— На вахте второй? — не отрываясь от стекла, спросил капитан.

— Вездесущий твой боцман тоже там.

— Тебе, похоже, Кирилыч не понравился?

—■ Боцман как боцман,— сдержанно ответил Ромашов.

— Не обижайся на него, Александр Алексеевич. Дехтяр въедливый, правда, как морская соль, но когда с ним поладишь, доброта его вся наружу проявится. Человек этот в случае чего не поспешит ухватить место в шлюпке. Слышал, наверное, как три года назад выбросило нас штормом ' на каменистую косу?

— Знаю.

— Не будь тогда Дехтяра на «Охе», команде нашей вдоволь пришлось бы горько похлебать. Боцман мой будь здоров как управился с высадкой экипажа на берег. Никуо не пострадал, а положеньице было — не дай бог. К сожалению, посудина наша не ахти как приспособлена для плавания в штормовых условиях. Боцман прав — жестяной ковш без ручки, и только.— Самченко докурил сигарету и толкнул желтый фильтр ее в пепельницу с механически закрывающейся крышкой.

— Не пойму тогда я тебя, что ты приписался к этой посудине? — Ромашов проследил за рукой капитана, прикрывшей иллюминатор.

— Как тебе объяснить.— Самченко взял зажигалку и нажал на затвор.— Говорят, нет дыма без огня. Так и у меня. Представь себе, загорелся новым делом. И чем глубже вхожу в него, тем интересней становится...— Самченко поворотом головы показал на буровую, возвышавшуюся за иллюминатором.— Без моряцкой помощи геологам не обойтись никак. Выходит, мы вместе с ними — первооткрыватели Сахалинского шельфа,— заключил капитан.

плывущими, разрозненными туманными клочьями. Ветер гнал их и гнал, точно хотел спрессовать в одну тяжелую серую завесу. Вокруг все моментально потемнело. И только там, где свет еще жался к размытому горизонту, бледно истекал день.

На судах каравана объявили аврал. На «Охе» старший помощник капитана Виталий Дрючин, боцман и бурильщики, превратившиеся в матросов, проверяли и намертво закрывали двери и люки в рабочие отсеки, подтягивали крепления установленных по-походно-му агрегатов. Быстро темнело. На «Охе» включили освещение. В лучах прожекторов стало видно, как мимо борта бегут упругие темные волны. Струи частого холодного дождя застучали по палубе. Дехтяр подошел к фальшборту, силясь разглядеть в ночи ходовые огни буксиров. Под хлесткими порывами ветра гудели тросы и стрелы подъемных кранов, басили на разные голоса растяжки опор и крестовины укосин вертолетной площадки.

«Притормозит нас непогодушка, ой, притормозит,— думает Дехтяр.— По-хорошему неделя ходу до дома, а теперь неизвестно, за сколько дней обернемся...» Он слушает, как ухают в борт охотские волны, еще не крутые, но крепкие, и перебирает в памяти проделанные «Охой» за три года морские рейды. Только однажды побаловала осень погожими днями...

«Всегда вот так и начинается»,— подумал Дехтяр, прислушиваясь к нарастающему хаосу в невидимом, но осязаемом пространстве. Все заполнила чернота — лишь «Оха», крошечный жилой островок, упорно сверлила ее прожекторами. Вдруг что-то мелькнуло перед глазами боцмана, скользнуло у самого виска... Видавший виды моряк вздрогнул и отшатнулся от борта.

На палубе лежала большая полярная сова.

— Фу ты, чертяка такая,— выругался, оправившись от испуга, Федор Кириллович.

За ужином кто-то предложил: «Надо бы сову накормить». Дехтяр принес птицу в столовую. Перо у нее почти полностью просохло, но, обессиленная, она даже не пыталась взмахивать крыльями. Посадив сову на спинку стула, Федор Кириллович поднес к ее клюву кусочек вареной говядины. Птица не реагировала. Попросили у повара свежего мяса — не берет. Пучит слепо шарики-глаза, шипит и слабо щелкает клювом.

-— Вот куда бедолага залетела,— сказал сочувственно Сергей Куприянов, рослый и ладный парень.— Вместо настоящего леса опустилась в железный. Не смогла, видать, вырулить к берегу. И нас, должно быть, ветер в море гонит. Чуешь, Федор Кириллович?

— Лучше уж в море, чем на камни,— отвечал боцман, с любопытством разглядывая безучастную ко всему круглоголовую птицу.— В море нам вольней, не то что этой птахе.

На мостике, в полумраке, тем временем собралось командование во главе с Ромашовым. Акимов разложил на столе все, чем располагал: последние метеосводки, полученные по радио, записи собственных наблюдений, карты факсимиле, помеченные условными значками и цифрами. Обстановка складывалась тревожная. Давление продолжало падать, усиливался ветер, понижалась температура. Все понимали: циклон приближался, и «Охе» с ним никак не разминуться.

Сколько он продлится? Сутки, двое или развернется на всю неделю? Каждый знал, что циклоны не бывают здесь затяжными, но они коварны. Зародившись на материке, эти вихревые потоки устремляются в Охотское море и могут по три-четыре дня свирепствовать над Сахалином, бушевать в море, докатываясь до Курильских островов. Иногда осенью, когда начинается охлаждение водной среды, огромные смерчи возникают прямо над морем и, попадая под сильные высотные потоки, начинают перемещаться с большой скоростью. В таких случаях опасная для судов обстановка может удерживаться более полутора суток. Акимов считал, что этот — они говорили о циклоне как о чем-то живом — будет непродолжительным и захватит караван тыловой своей частью. Синоптик раскрытой ладонью разрезал конус света настольной лампы и показал над картой спираль, по которой пройдет циклон. Тень от ладони скользнула по бумаге и легла на квадрат там, где, по отметкам штурманов, находилась теперь буровая. Ромашов, неотрывно следивший за жестами Акимова, вдруг отошел от стола к открытой двери радиорубки.

— Передайте капитанам каравана,— распорядился он, обращаясь к радисту,— всем судам немедленно выставить штормовые группы по готовности номер один. Свободным от дежурства не выходить из помещений! И вы, товарищи, кто не на вахте,—- обернувшись к присутствующим, продолжал Ромашов,—■ можете идти отдыхать. Я пока остаюсь на мостике.

Ветер крепчал, волна росла. «Катунь» и «Лютога» получили приказ уменьшить ход и поддерживать «Оху» на волне. В двенадцать ночи вахтенный помощник записал в бортовой журнал: «Ветер усилился до 28 метров в секунду. Продолжаем штормовать против ветра и волны курсом 290 градусов». А через несколько минут тяжелый вал ударил «Оху» по правому борту. Стальная громадина содрогнулась. От фальшборта по красному сурику палубы черной змеей пробежала широкая трещина. Качнулись многотонные опоры платформы и ажурный конус буровой вышки. Погасли светильники и прожекторы, умолкла радиостанция.

— «Оха», что случилось у вас? — Из минутного оцепенения Ромашова вывел голос Наконечного, донесшийся с «Лютоги» по коротковолновой радиосвязи, работавшей на батареях.

1 1

Между тем небо час от часу менялось. Показавшиеся ненадолго высокие перистые облака сменились быстро

I