Вокруг света 1984-12, страница 48

ности использования в борьбе против песков атмосферную влажность. Ведь на побережье Перу редкий день относительная влажность воздуха бывает ниже 80 процентов. Какое растение выбрать для этих условий? В перуанских песках хорошо освоились горный чертополох и низкорослый кустарник альгар-робо. Первый искусственно выращивали еще древние перуанцы, использовавшие его волокно для изготовления тканей. Второй заслуженно пользуется славой «часового песков», а из его коры и листьев приготовляют чудодейственные целебные настои. Профессор Оканья решил подобрать такое растение, которое не только «оседлало» бы пески, но и сгодилось на корм скоту.

После долгих поисков Лопес Оканья остановил выбор на невысоком деревце под названием тамаруго. Его родина — засушливая пампа Южного Перу. Он хорошо растет на песках, всасывая атмосферную влагу. Главное же преимущество тамаруго перед горным чертополохом и альгарробо состоит в том, что его листья с охотой поедают овцы и даже крупный рогатый скот.

Тамаруго был высажен в двух южных департаментах — Такие и Мокегуа, то есть поближе к родным местам. Однако вопреки ожиданиям эксперимент был неудачным. Тогда тамаруго двинули почти на тысячу километров севернее, в район Ики. И здесь были сразу же получены обнадеживающие результаты. Это дает ученым основания полагать, что продвижение тамаруго и дальше на север весьма перспективно.

У перуанского земледелия большие резервы. В первую очередь на побережье, где огромные пространства засушливых земель ждут, когда человек утолит их жажду. Поэтому в борьбе против вечной засухи большое значение имеет сочетание всех направлений — и научных исследований, и практических шагов в области ирригации. Цель этой работы одна — вернуть людям земли, которые сегодня кажутся утраченными безвозвратно. Но как поднять уровень воды, например, в реке Пьюре, чтобы наладить регулярное орошение земель, периодически посещаемых засухой?

Эту проблему решила ирригационная система Чира — Пьюра, сооруженная в середине 70-х годов при содействии югославской фирмы «Энергопроект». Сброс воды в Пьюру регулируется шлюзами, а ирригационные каналы «Мигель Чека» доносят теперь живительную влагу до орошаемых земель.

Каждая сотня гектаров новых земель имеет важное значение для Перу. Ведь почти девять десятых территории страны занимают Анды и влажная сельва. На равнинном «большом севере» каждый гектар, отвоеванный у песков, имеет особую ценность. В Пьюре выращиваются различные сельскохозяйственные культуры, но лучше всего здесь родится знаменитый пьюранский хлопок «пима».

Вести в Пьюре разговор о хлопке все равно, что угли из костра голыми рука

ми таскать: столько здесь сложных переплетений внутренних и внешних интересов и противоречий. Четыре пятых обрабатываемой в департаменте земли заняты под «белую коробочку»: от продажи урожая хлопка зависит жизнь шестидесяти с лишним тысяч человек.

Длинноволокнистый хлопок «пима» успешно конкурирует на мировых рынках со схожими сортами, которые выращиваются в Китае, Судане и Египте.

После аграрной реформы четыре пятых хлопковых плантаций департамента перешли в руки новых крестьянских объединений — производственных кооперативов, ассоциаций, кооперативов общинников; пятая часть осталась у мелких земледельцев. Но изменение структуры землевладения не повлекло за собой соответствующих изменений в сфере сбыта — ее продолжали контролировать три компании, тесно связанные с транснациональными корпорациями. В результате 80 процентов пьюран-ского хлопка по-прежнему уходит за границу, где «пима» стоит втрое дороже, чем на внутреннем рынке.

БЕЗ ВОДЫ НЕТ ЗЕМЛИ

Главная площадь города Ольмоса классический образец колониальной застройки: четко очерченный торговыми рядами и одноэтажными домиками квадрат с традиционной беседкой в центре. На площадь смотрят фасадами муниципалитет, полицейский участок и церквушка. Называется она, как и многие главные площади перуанских городов, Пласа де Армас — площадь Оружия. Отсюда расходятся на четыре стороны узкие чистенькие улочки. И на них, и на площади — тишь и безлюдье.

— Захирел городок. Вся слава достается долине...— лаконично прокомментировал мой шофер Энрике.

Километрах в полутора от окраины Ольмоса мы свернули на узкий пыльный проселок. Дорога с трудом пробивалась через заросли колючего кустарника. Проехав по еле заметной колее, мы оказались на краю по^я. Справа пастбище с отдельными деревьями и высокой жухлой травой. Слева за канавкой с живительной водой зеленела молодая кукуруза. А на дальнем конце поля — дом под красной черепичной крышей. В нем и жил Роберто Маркина Одор, алькальд Ольмоса.

Маркина — потомственный земледелец. От отца ему достался в наследство просторный дом с цементным полом, что в сельской местности служит признаком достатка, а также пятнадцать гектаров земли и хозяйственные постройки. На вид алькальду лет тридцать пять, держится он степенно, нетороплив в разговоре, однако за словом в карман не лезет.

Неспешно, словно идя за плугом, Маркина рассказывает о житье-бытье. Выращивают тут в основном кукурузу и лимоны. Часть урожая кукурузы остается для нужд семьи, на корм птице и на

семена, а часть отвозят на рынок. Урожай лимонов сам он целиком сдает на расположенную поблизости крохотную фабричку, которую держат французы и где из лимонов извлекают эссенцию и лимонное масло.

— А как у вас с водой? — спросил я.

— Пока не жалуюсь,— сказал Маркина.— Потребности хозяйства обеспечивает артезианская скважина. Пока обеспечивает...— с ударением на «пока» повторил он.— Ведь орошение всей долины Ольмос — наша надежда и мечта.

Еще мальчишкой слышал от деда, будто еще при испанцах подумывали, как напоить долину водой. Может, этого и не было.— Он задумался на мгновение и заключил: — Может, деду только очень хотелось этого. Как его дедам и прадедам.

Солнце, казалось, прилипло в зените, изливая яростный нестерпимый зной. Даже в густой тени могучих манго у выложенной камнем канавки, где мягко рокотал ручей, было жарко. Резко, надтреснуто прозвучал над головой голос сине-желтого попугая «уакамайо», несмолкаемо стрекотали цикады на лугу.

Маркина помолчал, вслушался в журчание ручья и продолжил:

— Будет в долине вода — будет все. На землях, годных для обработки, можно будет организовать и тысячи хозяйств как мое, и новые кооперативы. Это поможет хотя бы частично решить проблему безработицы. Сейчас крестьянин уходит на заработки в город. Будет вода — многие беглецы возвратятся в родные края.

Оазис-сад своим цветущим видом подтверждал: рядом с водой — жизнь. В такт дуновению ветерка взмахивали изумрудными листьями-рукавами бананы. Кактусы-туна подставили солнечным лучам свои продолговатые пупырчатые плоды.

С вершины невысокого лысого холма, смыкающегося с грядой скалистых гор, долина виднелась как на ладони. Стрелой рассекала ее асфальтовая нить Панамериканского шоссе. Под тяжелыми грозовыми облаками томились рыжеватые плантации кукурузы, зеленые прямоугольники апельсиновых садов, светло-коричневые участки созревавшего сорго. Желтые плешины невозделанной земли жались к шоссе. Редкая цепочка куп деревьев тянулась вдоль русла реки Ольмос. Воды в ней — воробью по колено. По берегам чередовались рощица — пустырь, рощица — пустырь. Невысокие, подернутые легкой дымкой горы над долиной в сезон дождей бывают зелеными три, от силы четыре месяца в году, с февраля по май. Потом зеленая пора кончается, и опять господствует ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ЗАСУХА.

Большая часть водных ресурсов страны находится по ту сторону Анд, то есть на востоке Перу. Эта географическая несправедливость, как говорят перуанцы, имеет резко отрицательные последствия для национальной экономики.

46