Вокруг света 1984-12, страница 45

ды. Небо над караваном вспыхивает, покрывается росчерками трассирующих снарядов скорострельных пушек, облачками взрывов и пунктирами свинцового ливня вражеских пулеметов. Расчищая путь ответным огнем с неба, «лавочкины» пробиваются к быстроходным баржам, загруженным пехотой и боеприпасами. Они главная цель атаки. Море вокруг кораблей фашистов буквально кипит от разрывов. Над караваном нависает шапка дыма, в котором просвечиваются вспышки выстрелов. После второго захода наших самолетов дым, окутавший место атаки, становится багровым. Вслед за этим грохочет взрыв.

— Баржа! — кричит Мотов.— Свернула с фарватера и напоролась на мину,— показывает большим пальцем вниз.

Шесть «лавочкиных» возвращаются на Большую землю. Седьмой, оставляя шлейф дыма, тянется позади. Двое вертятся около подбитого товарища. Мы молчим, но думаем одно: «Хоть бы дотянул». Самолеты скрываются, а мы ждем. Габичвадзе снова за рацией. По его улыбающемуся лицу догадываюсь: девятка на базе. Не сдерживаясь, кричим «ура!», обнимаемся и хлопаем друг друга по спинам.

Далеко на юге вспыхивают зарницы. Слабый ветерок изредка доносит приглушенные расстоянием звуки орудийных выстрелов. Войска Ленинградского фронта ведут бои за Нарву.

С новым рассветом сигнальщик Петров докладывает: «Два немецких катера курсом на остров! Тревога!» Моментом разбираем оружие. За стереотрубу по боевому расписанию садится опытный Мотов.

Радиовахту закрыли, чтобы радисты вражеских катеров не могли догадаться, что на островке рация. Даже излучение приемника может нас выдать. Лучше, если немцы повертятся у острова и уберутся восвояси. Но если будет иначе, трое обстреляют катера. Остальные, в первую очередь гранатами, атакуют десант, а в случае его уничтожения перенесут огонь на катера. Против пулеметов и пушек катеров нам долго не продержаться, однако и у противника есть свои трудности. Мелководная банка с кое-где выступающими валунами тянется на север, и с этой стороны враг не появится. К тому же осадка у катеров большая, и подойти к берегу вплотную с другой стороны им тоже нельзя, да и о минах известно — сами ставили. Поэтому ничего им не остается, как высаживаться на маленьких или даже надувных шлюпках. А они тихоходны, неустойчивы на волне, и прицельного огня у фашистов не получится. К тому же островок

небольшой, и, высадившись, десант не только будет открыт для нашего огня, но и станет мешать стрельбе своих же катеров. Мы же защищены лишь частично — от прямого огня, но если в воронку попадет снаряд, мина или даже обычная граната, вряд ли кто-нибудь из нас останется цел. Воронка мала, и сидим мы плотно.

— Идут,— шепчет Мотов и, отодвигаясь от стереотрубы, смотрит на меня. Я занимаю его место.

Катера выходят из зоны видимости, и мне приходится доворачивать трубу, меняя угол обзора. Теперь их видно хорошо. Покачиваясь на волне, они некоторое время идут рядом, затем один отворачивает в сторону и выходит из поля зрения. Второй, не меняя курса, движется на остров. У пушек и тяжелых пулеметов в серо-зеленых с неровными темными пятнами маскировочных куртках застыли немцы. Я даже различаю их напряженные лица. Один, высокий, на мостике шарит биноклем по нашему островку.

Медленно разворачиваю трубу, стараясь обнаружить второй катер. Судя по звуку мотора, он приближается с левой стороны. Неожиданно Мотов останавливает меня и смотрит наверх. Я поднимаю голову. За стереотрубу зацепилась сухая нитка водорослей, и весь маскировочный пучок вращается вместе с трубой. Отцепить его несложно, но у меня нет уверенности, что это пройдет незамеченным для врага. Любое необдуманное движение может нас выдать. Сидеть вслепую тоже нельзя. Катера совсем рядом. Слышны отрывистые слова команды.

Мотов с невесть откуда появившейся в руке небольшой темно-серой палочкой, под стать разбросанным вокруг воронки водорослям, медленно отцепляет стебель и наводит трубу на фашистов. Лицо у него, как всегда, невозмутимое, может, немного сосредоточеннее. Я оглядываю остальных. Воронка неглубокая. Сидим скрючившись. Около каждого по три гранаты, обоймы к винтовкам, запасные диски к автоматам. «Старики» спокойны. Лишь молодой Кузьменко уж очень стиснул винтовку .. Огонь будем открывать во время высадки фашистов, не раньше и не позже. Поэтому упускать их из виду нельзя.

Мотов все время подстраивает трубу, а мы не сводим с него глаз. В висках стучит, и, чтобы отвлечься, я вытаскиваю старинные серебряные часы — подарок отца. Вначале внимательно разглядываю циферблат и, как диктор по радио, вполголоса объявляю: восемь часов тридцать пять минут. Затем, подтянув привязанный к часам ключик, медленно завожу. Обычно я завожу часы в девять, вместе с первым выстрелом фашистов по Лавенсаари. Вер

чу ключик, но вижу каждое движение Мотова. Если немцы спустят на воду шлюпки, он поднимет руку и тихо скажет: садятся. А когда будут высаживаться, покажет направление, где это происходит, и скажет: огонь! Дальнейшее будет зависеть v от нашей расторопности.

Глаз Мотова не видно, но по еле заметному выражению лица чувствую, что оно стало не таким жестким. Вроде как бы расслабилось. Мотов отрывается от окуляров, а я протискиваюсь к ним. Катера стоят близко друг к другу. Немцы, оживленно переговариваясь, показывают пальцами на скалу левее нашей воронки. Я бросаю вопросительный взгляд на Мотова, а тот шепотом: «Тюленей увидели». Мотов снова у трубы, а мы, сдерживая дыхание, глотаем томительные минуты. Мотор одного катера заворчал сильнее. Второй продолжает работать на малых оборотах. Лишь спустя несколько долгих, как *!асы, минут заворчал второй. Ворчание переходит в рев. Мотов спокойно подстраивает трубу. Катера отходят от острова, и затихающий гул их моторов мы воспринимаем как музыку.

— Неужели они не высадились из-за тюленей? — подает голос Рванцев.

Я молчу, хочу послушать ребят.

— Тюлени и были как раз второй причиной, чтобы не высаживаться,— отвечает Петров. Он некоторое время смотрит на Рванцева, а потом добавляет: — После мин.

— Это почему же? — говорит Федоров.

— А потому, что тюлени осторожные животные и рядом с людьми не живут.

— Не жили,— вступает в разговор Габичвадзе.

— А теперь живут и будут жить,— добавляет Кузьменко.

— А может, они решили и дальше проверять по тюленям: есть ли на острове люди или нет? — спрашивает Федоров.

— Выходит,— говорит Габичвадзе,— мы охраняли тюленей, а тюлени охраняют нас. Не напрасно говорил Шебанин: «Действуйте на Ви-грунде так, будто вас там нет».

Через день, в предутреннем тумане, я снова на катерном тральщике. Вигрунд отодвигается со своей тайной жизнью, и. тюлени провожают меня криком.

А фашисты до конца боев так и не узнали, что у них под носом больше двух с половиной месяцев сидели советские моряки.

Лавенсаарская поговорка: «Встретимся в Кенигсберге» — осуществилась. Войну наша часть закончила в Кенигсберге и Пиллау. Там с радистами Лавенсаари и Вигрунда я восстанавливал бывшие немецкие радиоцентры для нужд нашего флота.

43