Вокруг света 1985-05, страница 13

НАДИР САФИЕВ

ПИСЬМО

СОЛДЙТА

В поисках Алексея Дмитриевича Баранникова я оказался на самой окраине Иванова, на тихой улочке с уютными зеленеющими дворами, собачьим лаем и степенным шагом редкого прохожего. Все здесь успокаивало, радовало сердце размеренностью уклада жизни и обещало добрую встречу с человеком... Я тронул калитку, и в глубине сада распахнулось настежь окно, выглянул седой человек — исчез и тут же появился на крыльце дома. Крупный, со стеснительной улыбкой, в простой домашней рубахе навыпуск...

— Чаю хотите? — спросил он с ходу после рукопожатия

Я отказался.

— Тогда устраивайтесь,— сказал

На снимках: комбриг Василий Ни-кифорович Баранюк и сержант Алексей Баранников. Они фотографировались в Берлине в те победные майские дни сорок пятого.

он. Введя меня в небольшую, тесно заставленную комнату со все еще раскрытым окном, хозяин указал на диван.— А я. прежде чем мы начнем беседу, заложу-ка борщ.— Он улыбнулся своей затее и вышел.

С ним было легко — сразу, как легко бывает с человеком, в котором с первого взгляда, без лишних слов угадываешь союзника. А потому, пока Алексей Дмитриевич суетился на кухне, я достал и разложил перед собой письмо, написанное когда-то хозяином дома Герою Советского Союза Ба-ранюку, И в ожидании хозяина стал читать:

«Дорогой Василий Никифорович! Пишет вам бывший солдат Баранников* Алексей Дмитриевич, который под вашим началом прошел путь от Днепра до Берлина. В моей солдатской книжке было обозначено: сержант, наводчик орудия истребительной противотанковой батареи 108-й танковой Бобруйской Краснознаменной ордена Суворова бригады 9-го танкового Бобруйского Краснознаменного корпуса. Вы меня не помните да и наверняка не знаете, ведь нас было у вас несколько сот... Честно говоря, все эти годы я не раз брался за перо, начинал писать, но всякий раз не мог довести до конца. Оставлял и снова брался, рвал написанное и начинал снова. Чаще меня мучила робость... да и долгое время не знал, куда писать.

Я увидел вас в январе 1944 года на Черниговщине, в Ваганичах. Туда прибыло наше молодое пополнение. Вы вышли к нам стройный, молодой, крепкого сложения. Как сейчас помню, доложил вам подполковник Ми-невский: «По вашему приказу карантин собран!» Вы: «Не карантин, а личный состав, находящийся на выдержке». Поздоровались. Мы ответили: «Здрасте!» Вы: «Здороваться не умеете. Научить?» Оказалось, пока мы ехали,— стало: «Здравия желаем». Коротко рассказали вы о боевом пути бригады. Сформировалась она в декабре 1941 года где-то под Москвой и прошла боевой путь до Днепра, участвуя в Курской битве и освобождении Украины...»

Алексей Дмитриевич вернулся, прошел, закрыл окно и, когда подошел к столу, задержал взгляд на толстой пачке исписанных тетрадных страниц и, как мне показалось, сразу же узнал свое письмо.

— Вы виделись с нашим комбригом? — прояснилось его взволнованное лицо.

— Да,— ответил я.— Он доверил мне письмо на время нашей встречи.— И добавил: — Василий Никифо

рович предупредил меня, что очень дорожит им.

Это было правдой.

— Как он там в Москве? — спросил Баранников тихо.

— Видел я его очень недолго.

— Ах, если бы вы знали, каким он был! — вдруг нараспев заговорил Алексей Дмитриевич.— Всегда подтянут, сдержан. Широкий шаг и легкое свободное движение рук... Мы никогда не звали его «Батя». Когда заходила о нем речь, говорили: «Баранюк!», «Комбриг!»

Было приятно слышать, с какой душевной силой Алексей Дмитриевич произносит имя своего командира. Не скрою, мне показалось, что хозяину очень хотелось, чтобы я представил Баранюка таким, каким он остался в его солдатской памяти.

Алексей Дмитриевич только было уселся наконец, как тут же вскочил,

— Хотите знать, каким был комбриг? — зазвенел его голос возбужденно, и снова разгладились морщинки лба.— Вот слушайте! Это было в Польше. Под городом Калишем... Значит, так! — чеканил твердо слова Баранников.— Совершив ночной бросок, бригада входила в какой-то маленький городок. Остановились у переезда. Помню, полковник Баранюк с начальником политотдела бригады подполковником Дульцевым вышли из машины и, о чем-то тихо разговаривая, всматривались в холодную мглу. Уже светало. Тихо. Ни звука. Такое впечатление, будто в городке нет ни живой души.

Но вот комбриг дает команду, и два танка с автоматчиками двинулись вперед. Не успели пройти и двухсот метров, как раздался взрыв фаустпатрона. Один танк загорелся, экипаж спасся, за исключением стрелка-радиста. Он не успел выскочить. Фаустник был убит рядом со своим мотоциклом. Вперед пошли автоматчики Шепелева. Тихо раздалась команда, и взвод развернутым строем через несколько минут скрылся в городке. «Пора!» — сказал Баранюк и, надев шлемофон, сел в свой танк под номером 300...— сейчас его танк стоит на пьедестале в Бобруйске — и, высунувшись наполовину из люка, приказал двигаться. А мы, артиллеристы, должны, конечно, прикрыть танки от обстрела фаустни-ков, мы и автоматчики. Так вот, отцепили два орудия от тягачей, положили на станину по ящику со снарядами и покатили орудия своим ходом. Надо сказать, город был странно молчалив. Только отчетливо слышались фырканье танковых моторов, лязг гусениц и взрывы позади от рвущихся снарядов в горящем танке.

Городок прошли без единого выстрела. Но мы понимали, что враг затаился где-то рядом. Потом узнали, что бригада не имела права задерживаться, искать противника. Перед ней

1 1