Вокруг света 1986-03, страница 37

нами. Мой дневник! Ура! И словно салютуя моему победному крику, что-то грохочет внизу, среди скал. Эхо? Или мне мерещится?

И снова у меня отличное настроение, и скалы не кажутся такими опасными. Скольжу по осыпи прямо к обрыву морены и начинаю работать. Мешочек за мешочком заполняется образцами, записи ложатся на страницы дневника. В самый разгар вдруг вспоминаю о нависшей сверху глыбе. Что за чертовщина! Песок только сверху струится, как ручеек, а валуна нет. Свалился-таки, выбрал подходящий момент, когда первый человек объявился на этих обрывах, и загремел туда, вниз, к озеру с пятисотметровой высоты! А ведь если бы я не потерял дневник, не бегал бы на поиски, что заняло минут сорок, то кто знает... Значит, эхо, грохотавшее в ответ на мое «ура!», как раз и было отголоском падения этой глыбы.

Но размышлять о совпадениях, удивительных случайностях, победах, оборачивающихся поражениями, и о поражениях, которые приводят к победам, нет времени. До срока моего возвращения в лагерь осталось два с половиной часа. А я сижу еще в самой «пасти дракона». Успеть хотя бы до связи с базой в 22.00. Иначе ребята начнут волноваться.

Делаю последние записи, укладываю в рюкзак образцы, фотографирую разрез. Кажется, ничего не забыл. Мне уж точно здесь больше не бывать. Эта первая встреча одновременно и последняя.

Вешаю на грудь под штормовку фотоаппараты, чтобы не замерзли и не разбились. Навьючиваю рюкзак, сбоку кожаную полевую сумку — начальник базы Михалыч мне ее дал, отправляя командовать лагерем. По его мнению, такая сумка совершенно необходимый атрибут власти, словно скипетр или корона. Дневник кладу внутрь сумки, там, за семью замками, понадежнее.

Теперь важно найти приемлемый спуск к озеру. Судя по аэрофотоснимку, через два «клыка» вниз к самой воде ведет ложбина. Если бы по ней удалось спуститься, мой путь до лагеря сократился бы почти вдвое. Иначе когда я добреду домой с таким рюкзаком на ураганном ветру?

Где, интересно, сейчас Будкин? Катит, наверное, к дому на «генеральском» месте. А может, уже в палатке сидит, блаженствует в тепле, пьет горячий чай. А Саша с Борисом наверняка еще на озере, хотя и потерял я их из виду. Хорошо им, они вдвоем. Мне же не с кем словом перемолвиться, разве что с «драконом», да тот знай гудит, холодом дышит...

Уже больше часа иду я как раз вровень с остриями «клыков». Слева от меня стального с ржавчиной цвета склон, справа, внизу, темные скалы, обрывающиеся к озеру. Там,

у их подножия, дымится вода. Ветер падает в пропасть с сокрушительной силой и не дает замерзнуть озеру у берега.

Когда я приближаюсь к краю очередной лощины, чтобы заглянуть вниз,— идет ли она до самого озера или обрывается на скалах,— ветер особенно яростно подталкивает меня. Кажется, если прыгнешь туда, расправишь руки, как крылья,— полетишь птицей. Там, в расщелинах, гнезда снежных буревестников — птицы парят внизу подо мной. Я уже давно миновал то место, где, судя по снимку, казалось, можно было спуститься. Там была такая крутизна, что голова шла кругом...

Смотрю на часы. Надо торопиться. Близится контрольный срок возвращения. И тут мое продвижение приостановил обледенелый снежник. Ширина его была метров сто пятьдесят. Шел он от самой вершины плато, а где оканчивался, разглядеть я не мог. Поверхность снежника сияла холодным стеклянным блеском. Она была так крута, что если поскользнешься, полетишь пулей. Через считанные секунды будешь на озере Радок. Только вот в каком виде?

Я сделал несколько шагов вперед, проверяя твердость обледенелой корки. Чуть ниже выступала скала. Там в случае чего мне удалось бы зацепиться. Шипы ботинок царапали лед и соскальзывали, ноги гудели от напряжения. Если бы не ветер, можно было бы еще рискнуть и, вырубая выемки ледорубом, шаг за шагом преодолеть это препятствие. А так шансов на благоприятный исход не было. Путь вперед был отрезан. Привалившись к валуну, я сполз вместе с рюкзаком на камни, вытянул ноги.

Но на обдумывание времени не было. Стоило посидеть минутку без движения, морозный ветер проникал сквозь штормовку. Как выбираться отсюда? Оставался единственный вариант — подниматься снова на плато.

Я седьмой раз в антарктической экспедиции и знаком с суровостью здешних ветров. Но одно дело удивляться силе урагана, находясь в деревянном домике, пусть даже в палатке, внимать порывам ветра, лежа в спальном мешке, и гадать, какие беды принесет буран. И совсем другое — оказаться одному в антарктических горах, далеко от лагеря...

Я выругал себя за необдуманный маршрут. Мог бы договориться, чтобы вездеход вернулся за мной. Катил бы сейчас в тепле к дому. Налицо мой промах как начальника лагеря. Переоценил свои силы. На коварство Антарктиды нечего пенять. Вот Будкин в этом отношении молодец, без вездехода дальние маршруты не делает.

Не знаю, сколько времени я поднимался, видно, часа два, не меньше, пока наконец на четвереньках не

выполз на плато. Перевел дух и стал на ноги. Простор открылся взгляду, я снова почувствовал себя человеком. Больше не нужно было ползти вверх против ветра. Отклонившись влево и немного назад, как бы облокотившись плечом на ветер, я заковылял по кромке плато, стараясь держать нужное направление.

Солнце, висевшее совсем низко над горами, отбрасывало на склон мою длинную горбатую тень. Километра через три склон снова привел к снежнику, но он был не такой уж обледенелый, да и крутизна не так устрашающа. Этот снежный шлейф позволял мне за считанные секунды спуститься сразу метров на двести. Идти по шатающимся валунам стало невмоготу. Левая нога то и дело норовила подвернуться. А до дома оставалось еще столько километров! Нужно было рисковать.

Я осторожно вышел на центральную часть снежника, сёл, упираясь пятками в снег, положил слева ледоруб (его я решил использовать как тормоз), откинулЫ немного на спину и заскользил в^из. Забытое чувство детского восторга на мгновение захлестнуло меня...

Спину страховал рюкзак, ноги, согнутые в коленях, служили рулями. В опасных местах я с силой упирался в ледоруб, чтобы нарастающая скорость не развернула головой вниз. У основания склона снежник выполаживался, и к окаймляющим его валунам я уже «подрулил» без тормоза.

Гладь озерного льда призывно сверкала, обещая ровный путь к лагерю. Только вдоль края тянулась кайма чистой воды. Всего-то полынья в 10—15 метров шириной, но как ее преодолеть? Идти в обход — еще лишние час-два пути. Я спустился к самой воде. Валуны здесь были обледенелые, пригнанные друг к другу, словно специально уложенные. Я шел по кромке этого «пляжа» в поисках переправы. В одном месте в озеро со склона спускался снежник. Перемычка чистой воды тут совсем исчезала. Значит, нужно преодолеть полосу ровного темного льда, всего десяток метров. Дальше от берега лед белый, там он толстый, безопасный.

Надо решаться. Выигрыш во времени и расстоянии мне жизненно необходим. А если лед не выдержит? Я отгонял мысль об этом. Уже полночь. О моем исчезновении наверняка сообщили на базу...

И я шагнул на снежник, спускавшийся на озеро. Лед у края тонко пискнул. Но я слишком устал, чтобы сомневаться. Действия мои были почти механическими. Оттолкнувшись от смерзшегося снега, заскользил по темной глади вперед, к спасительному молочно-белому льду. Через мгновение я был в безопасности. Перевел дух, поправил рюкзак и зашагал через озеро. И только тут осознал: «Действую опрометчиво. Будкин бы наверняка вел себя осмотрительнее...»