Вокруг света 1988-01, страница 17

желтыми пятнами, сохнут, плод перестает развиваться. Потом в Гондурасе появилась черная сигатока. Она перебросилась в Коста-Рику, в Панаму, вернулась в Никарагуа, заявила о себе в Доминиканской Республике. В начале 1982 года она объявилась на территории Колумбии. А ведь от качества урожая зависит доброе имя хозяйства, экспортный престиж,—подытожил сеньор Ра-мирес.— У нас многое определяют рынки сбыта.

Ежегодно на знаменитых ярмарках в «банановой столице» — Мачале показывают результаты своего труда, выставляют лучшие связки основные экспортеры банана. Жюри из квалифицированных специалистов и представителей местных властей оценивает результаты. Лет тридцать назад вполне приличной считалась связка весом в 80 фунтов из 10—12 лап. В последние же годы связки-победители весили по 150—160

фунтов, да и размеров достигали внушительных — под два метра.

В начале века в сельском хозяйстве Эквадора царствовало какао, потом трон занял кофе, в годы второй мировой войны господствовал рис. В конце 40-х годов правящие круги страны решили сориентировать национальную экономику на выращивание и экспорт бананов. До начала 70-х годов Эквадор жил почти исключительно за его счет.

«В тени бананов,— писал один латиноамериканский журнал,— укрепила свои позиции олигархия: латифундисты и финансовые монополии, крупные производители и торговцы. А вместе с ними укрепились и «структуры», которые обычно повинны во всех типичных бедах слаборазвитой латиноамериканской страны. Эти беды — глубочайшие социально-экономические различия между богатыми олигархическими группами и голодными народными слоями, эксплу

атация, зависимость от внешних сил, неспособность начать индустриализацию и самостоятельное движение по пути прогресса».

Доходы от бананового экспорта были достаточно велики, и четыре десятилетия страна лота в довольно тихом, крестьянско-патриархальном ритме. Большая часть промышленных изделий и потребительских товаров ввозилась из США, и таким образом вроде бы отсутствовала необходимость развивать собственную промышленность, разнообразить промышленное производство, готовить в широких масштабах квалифицированную рабочую силу. Это положение как нельзя больше устраивало американские монополии, контролировавшие рынки сбыта, а следовательно, и производство бананов. В Эквадоре даже была в ходу поговорка: «В Эквадоре есть только два рода людей — или производитель бананов или веласкист». Бана-новодов не случайно ставили на одну доску со сторонниками бывшего президента республики Веласко Ибарры: сорок лет господствовал банан в экономической жизни страны, и около тридцати лет царил в политической жизни Веласко Ибарра.

К середине 60-х годов банановый бум в Эквадоре достиг пика: страна поставляла четверть мирового экспорта бананов.

ЭСМЕРАЛЬДАС: ОТ БАНАНОВ — К «ОЙЛДОРАДО»

— Раз уж ты хочешь разобраться с нефтью, тебе придется съездить в Эсме-ральдас,— сказал мой знакомый Хосе Солис.— В Изумрудной провинции впервые ступила на эквадорскую землю нога испанского конкистадора Бартоломе Руиса. Это было 21 сентября 1526 года в месте, названном Сан-Матео. Одной из первых провинций Эсмеральдас и освободилась от испанского колониального гнета.

Сейчас ее отождествляют с «большой нефтью» страны: около города находится главный нефтеперегонный завод, а через новый порт эквадорская нефть вывозится за границу. Вот где предельно обнажены социальные противоречия, в тисках которых задыхаются все наши провинциальные города. Да и по дороге увидишь немало.

Проезжаем Ягуачи, самый старый город провинции Гуаяс. Убогие домики на сваях, со стенами из бамбуковых жердей — избушки на курьих ножках в тропическом исполнении. Над ними тянется густой липкий аромат тростниковой патоки, им пропитан городок и его окрестности.

Основная сельскохозяйственная культура в кантонах Ягуачи и Милагро — сахарный тростник. Эти места называют главной «сахарницей» страны. Три сахарных завода взяли в кольцо город Милагро, при них более ста тысяч гектаров плантаций, на которых работают свыше пятнадцати тысяч трудящихся.

Равнины, равнины — плантации сахарного тростника справа от шоссе простираются до горизонта. Слева — пастбища.

И вдруг сравнительно узкое до того

15