Вокруг света 1988-01, страница 20

питалистические хозяйства, оснащенные современным оборудованием. Вследствие сращивания финансового капитала и земельной собственности возникают новые формы частной собственности и ведения частнокапиталистического хозяйства.

В 1971 году началось углубление бухты Эсмеральдаса. В 1978 году заложили теплоэлектростанцию мощностью в 125 тысяч киловатт. В надежде получить работу сюда потянулись люди не только из всех кантонов провинции — со всей страны. Приток вчерашних крестьян и сельскохозяйственных рабочих усилился. Началось усиленное размывание хотя и небольшого, но сплоченного отряда промышленных рабочих.

После превращения Эсмеральдаса в нефтяной порт в провинции проложили дороги, появились хозяйства по выращиванию креветок, а в «глубинке» оживилось сельское хозяйство, в частности, животноводство. Кое-где возникли новые небольшие предприятия по первичной обработке древесины. А значит, принялись сводить леса еще безжалостнее...

«Полюс развития» в Эсмеральдасе был создан. В его основе — нефтеперегонный завод и новый морской порт. Для экспорта нефти, поступающей по трансандско-му нефтепроводу с месторождения JIaro Агрио, в эквадорской сельве на востоке страны, при содействии японской фирмы «Киодо кемикл инджиниринг конст-ракшн», был построен и десять лет назад дал продукцию один из самых современных в мире заводов по переработке нефти. Продукция его — бензин, дизельное топливо, керосин, мазут, жидкий газ и прочее, и прочее,— йдет в центральные районы по многоканальному нефтепроводу Эсмеральдас — Кито.

Была намыта территория порта площадью 78 гектаров. Предусматривалось создание «зоны свободной торговли», гавани для мелких рыболовецких судов, дорог, строительство моста через реку Эсмеральдас.

Но изменилась ли жизнь коренного населения Эсмеральдаса и тысяч пришлых? Вот как описывал положение автор «Письма из Эсмеральдаса». Его опубликовала гуаякильская газета «Пуэбло», орган эквадорских коммунистов, в конце 1982 года:

«В Эсмеральдасе — самый высокий показатель детской смертности, а уровень безработицы составляет пятьдесят процентов. Есть больница на 40 коек для 200-тысячного населения. Есть порт, через который ничего не экспортируется, так как нам запретили сажать бананы. Есть электростанция, энергией которой пользуются другие провинции. Через нас вывозится нефть, но ни одна организация не получает ни сентаво от ее экспорта. Станция водоснабжения была спроектирована для обслуживания 30 тысяч жителей — сегодня нас 150 тысяч...

...Поныне только пятнадцать процентов жилищ в городе имеют канализацию. У 40 процентов населения нет электрического освещения, а у 70 — водопровода. Только половина городских улиц заасфальтирована. Пять тысяч детей не учатся — нет школ и нет учителей.

20 процентов лесных богатств отданы на откуп иностранным компаниям. 70 процентов пригодных к обработке земель — в руках помещиков. Вот те основные беды,— заключил автор письма,— от которых страдает население нашей зеленой провинции и города, нареченного «полюсом развития».

Нефтедолларовый ливень, разразившийся над Эквадором, даже дал основание переокрестить страну мифического Эльдорадо в «Ойлдорадо». Действительно, эксплуатация нефтяных ресурсов дала мощный толчок эквадорской экономике: более четверти всех доходов от нефти отчислялось в Национальный фонд развития. Но, с одной стороны, эти ассигнования способствовали обогащению землевладельческой олигархии, ибо помещики вкладывали предоставлявшиеся кредиты в непроизводительные, более выгодные сферы — торговлю, гостиничное дело и т. п. И в то же время — еще «нефтяной» парадокс! — приток в страну нефтедолларов сделал менее острой необходимость коренной перестройки системы помещичьего землевладения. Вследствие усилившегося бегства крестьян из деревни в город на протяжении семидесятых годов — «нефтяного» десятилетия — на пятую часть сократилось сельское население.

Но оказалось, что запасы «черного золота» в Эквадоре не бесконечны. При сохранении существовавшего уровня ее добычи резервов едва хватит до конца века... Разумеется, «черное золото» рано списывать с эквадорского счета — в перспективе поиск новых месторождений, разработка залежей тяжелой нефти — асфальта. Но пока на экономическую сцену Эквадора вышел и уже завоевал на ней прочное место новый персонаж. О нем и пойдет речь ниже.

НОВЫЙ СОПЕРНИК

Однажды мы поехали на окраину Гуаякиля, к шлюзам — надеялись порыбачить.

...К нижнему бьефу небольшого шлюза со стороны реки подошли лодки с навесными моторами. Длинные, метров по восемь-десять, узкие суденышки были заставлены пластиковыми ведрами.

— Креветочники. Ждут прилива,— кратко пояснил спутник.

Начался прилив. Наконец ворота шлюза растворились, лодки втянулись в бетонный мешок. И через несколько минут наперегонки устремились по широкой протоке. Они спешили застать высокую воду в мангровых зарослях, километрах в десяти от шлюзов. Туда приливом заносит из океана мальков креветок.

Так я увидел начальный цикл новой отрасли эквадорской экономики. В прибрежных провинциях, в частности, в Эль-Оро, креветочные хозяйства — от мелких, в десять-пятнадцать, до огромных, занимающих до тысячи гектаров,— серьезный бизнес.

Креветочные фермы начали возникать в Эль-Оро еще в 1973 году. Их создание финансировали американцы и японцы, они-то и привнесли свою технологию. Специалисты, с которыми я встречался

в Гуаякиле и Мачале, убеждали меня, что креветочные плантации имеют важное преимущество перед, например, горнодобывающей промышленностью. На рудниках, говорили они, где разработки ведутся открытым способом, вложенные капиталы начинают окупаться лишь лет через шесть после начала эксплуатации месторождения. А в искусственных водоемах полгода спустя после «посева» креветок можно собирать и экспортировать урожай.

Подлетая к Мачале, впервые я понял, как интересно выглядит дело рук человеческих на лике земли. Высота была невелика: если верить стрелке альтиметра, самолетик-стрекоза забрался всего на тысячу метров. Проплыла внизу величавая река Гуаяс, потом — грязные от ила воды Гуаякильского залива, изрезанная линия берега, белые поплавки кораблей. На подходе к Мачале с высоты хорошо стало видно лоскутное одеяло — квадраты плантаций, разделенные прямыми насыпями и каналами.

— В каналах добывают мальков и запускают их на поля,— сказал сосед, с которым мы вместе прильнули к иллюминатору.

— В Гуаякиле говорили, что здесь работают больше с икрой, чем с головастиками...

— Икра — новое дело,— отозвался сосед.— А начинали с головастиков, да и сейчас от этого метода не отказались.

Администратор креветочного хозяйства любезно согласился рассказать о хозяйстве и показать его.

— Креветочные поля, питомники — это просто пруды. Пресной водой их заполняют ручьи — во время отлива. Начинается прилив, в них заходит морская вода. Наше дело — тщательно следить, чтобы уровень солености не превысил 24 промилле. Это наиболее благоприятная среда для размножения и роста креветки.

— Раньше ловили мальков — вон там,— он показал на высокую дамбу, за которой виднелись темно-зеленые верхушки мангровых деревьев.—Потом перешли на икру. Метод «посевов» кре-веточной икры разработали японцы, он оказался довольно эффективным. Но собирать икру непросто. Креветки, как и сотни, и тысячи лет назад, заходят в мангровые заросли и мечут икру только там. А вот получать икринки в питомниках пока не удалось.

— А скоро после посева икринок собираете урожай? — спросил я.

— Месяцев через восемь-девять.

— А мне-то говорили, что через полгода можно «косить урожай»,— разочарованно протянул я.

— Можно и через полгода,— улыбнулся администратор.— Но мы специализируемся на крупных креветках: три-четыре штуки на фунт. Отправляем их в грузовиках-рефрижераторах в Гуая-киль. Там их обрабатывают, сортируют, замораживают и упаковывают в коробки — по пять фунтов в каждую. Оттуда вывозят — большей частью по воздуху — прямо к заказчикам.

За несколько лет это молчаливое существо потеснило основные экспортные культуры Эквадора: сначала креветка

18