Вокруг света 1988-06, страница 37

чтобы доставили куда надо да сохранили. А то ведь пропало бы все, сгнило там, в камнях...

И вот я осторожно упаковываю в рюкзак самые интересные вещи, которые способна с собой увезти. Мне ведь еще предстоит не одну неделю путешествовать по Чукотке.

Игорь рассказывает, что все предметы были спрятаны в камнях на склоне холма, подымающегося от южного поселка. Часть предметов не удалось достать — они завалены тяжелыми глыбами.

Остров Ратманова, один из двух островков архипелага Диомида, находится посреди самой узкой части Берингова пролива. Это обломок древней Берингии. До острова Крузенштерна — четыре километра. Здесь проходит граница между СССР и США.

На остров Ратманова я пыталась попасть на протяжении нескольких лет. Вместе с опытными морскими охотниками из поселка Сиреники я обошла на байдаре все побережье Чукотского полуострова, картируя птичьи базары, изучая места обитания серых китов, моржей и тюленей. А вот гигантская колония морских птиц и моржовое лежбище на острове Ратманова оставались для меня недосягаемыми. Едва байдара входила в Берингов пролив, навстречу с тихим шорохом ползло ледяное поле, неумолимо оттесняя нас к югу. Но если не удается осмотреть птичьи базары с моря, надо «прорываться» на остров на вертолете. Да только и это оказалось делом не легким — летом над островом постоянно висят туманы, плывет низкая облачность...

И вот я на желанной земле. Остров как двускатная крыша, с обширным более пологим северным склоном. С юга на север, как бы прогибая его посередине, течет речка с топкими берегами, а ближе к приподнятым краям начинают-

Баидарочка — непременный атрибут традиционного эскимосского праздника кита.

ся россыпи голых камней и причудливые останцы. Южный скат меньше, но круче. Останцы на нем многочисленнее и обрывистые берега выше. Место стыка обоих скатов образует маленький хребет, высшая точка которого так и называется — гора Крыша. Остров занимает ключевое положение на границе Азии и Северной Америки и двух океанов — Тихого и Ледовитого. С него просматривается огромная акватория. На десятки километров на запад, север и восток легко проследить перемещения морских животных и перелеты птиц.

Вот со стороны Чукотки на Аляску тянут журавли. Временами теряя восходящие потоки воздуха, они опускаются почти до самой воды, долго кружат над ней, чтобы поймать воздушную струю, и вновь по спирали набирают высоту. Если не повезет, сядут на остров. Следя за ними, физически ощущаешь, как непросто преодолевать открытую воду этим большим птицам. А людям? Я представляю себе вдруг, как когда-то перебирались с одного берега пролива на другой эскимосы. Они приходили на своих байдарах сюда, в самую узкую его часть, и вначале плыли от берега, азиатского или американского, до ближайшего острова Диомида, затем перебирались на другой и, наконец, от острова до берега, своего или чужого. Порой, чтобы пройти около 80 километров между Чукоткой и Аляской, требовались дни, а то и недели — все зависело от погоды, силы ветра и течения.

На островах жили смелые мореходы-эскимосы инупик. Через них шла меновая торговля азиатских и американских эскимосов, они ^5ыли в центре всех событий Северного Берингоморья и, создавая свою культуру, многое восприняли от культурных традиций, уже существовавших на обоих материках.

Постепенно знакомлюсь с полярниками и пограничниками. Расспрашиваю их о ветрах, течениях, ледовом режиме. Все это имеет самое прямое отношение к жизни морских птиц, китов и моржей. Спрашиваю и о том, что осталось от эскимосских поселков, которых на острове было два или три — точно этого

никто не знает. До меня здесь побывало не так много людей, имеющих отношение к науке, поэтому надо узнать как можно больше обо всем, что касается острова.

Олег Нелепченко, двадцатидвухлетний полярник, работает здесь уже год. Его интересует буквально все: льды, растения, птицы, киты, предметы, оставшиеся от эскимосов. Среди старых книг полярки он нашел довоенный определитель птиц и узнал, какие из них гнездятся на острове. Собрал гербарий, облазил окрестности станции.

Олег ведет меня на западный берег речки, где среди камней, по его словам, можно найти развалины эскимосских жилищ. Находим съехавшую вниз по склону при обвале крышу землянки-нюн-лю с опорной балкой из двухметровой челюсти гренландского кита, четыре куска другой такой же балки, лопатку китенка. Повсюду из-под камней, словно из шкафов, Олег бережно достает то, что осталось от деревянных предметов эскимосского быта. Свернутые в кольца и сшитые китовым усом пластинки дерева шириной 6—7 сантиметров, овальные дощечки с утолщенной серединкой. Составляя их вместе, догадываемся, что это части деревянных сосудов: кольца — стенки, а дощечки — донышки. Такая посуда была обычной у многих эскимосских племен Аляски, где леса простираются далеко на север. Оттуда она попадала и к эскимосам Азии, жившим в безлесье. Скудный плавник употреблялся лишь для изготовления священных предметов и самых необходимых бытовых вешей.

Вот большая, выдолбленная из дерева овальная чаша. Половина ее придавлена камнями, другую половину Олегу удалось вытянуть, но от сырости она так хрупка, что рассыпается в руках. Куски нарт, обломки сланцевых ножей, ламп-жирников...

Здесь, за речкой, были когда-то две-три землянки — на большее просто не хватило бы места. А поселок стоял там, где теперь полярная станция. Мне рассказывали, что, когда строили дома, находили много предметов из моржового