Вокруг света 1988-07, страница 43

)

Оракул, Дакарис обнаружил соответствующие описанию в «Одиссее» жертвенные ямы, в которых лежали кости овец, свиней и крупного рогатого скота вместе с ячменем и сосудами из-под меда. Через тысячу лет после Троянской войны здесь совершались такие жертвоприношения, о каких говорил Гомер. Но приходили ли сюда паломники в микенскую эпоху? Дакарис нашел черепки микенской керамики, а внутри стен самого Оракула — микенскую могилу. Доказать, что микенцы и впрямь исполняли тут ритуалы, связанные с царством мертвых, он не мог, но погребение ими покойника здесь говорило за это. И уж, конечно, само место было им известно: на гребне соседней возвышенности стояла микенская крепость.

Когда «Арго» подошел к устью Ахерона, в Эпире царила подходящая драматическая атмосфера. Смеркалось, над горизонтом на западе висела гряда черных туч, из которых выскользнуло кроваво-красное солнце, готовое погрузиться в море. Мы бросили якорь в мелкой бухте и принялись готовить ужин на борту. На галеру легла обильная роса; заслышав шум приближающегося дождя, мы впервые за месяц натянули тент. Издалека доносились раскаты грома; сверкали редкие молнии, направленные в сторону некимантейона. Театральное зрелище, от которого веяло угрозой, дополняли тлеющие головешки на склонах холмов к северу от бухты, где недавний пожар уничтожил кустарник. Порывы ветра, раздувающего угольки, доносили до нас запах гари.

Наутро нам открылась совершенно другая картина: веселый уголок с приветливым песчаным пляжем, где резвились собаки, дети, купальщики и шумное трио мотоциклистов. Полная противоположность изображенному Киркой мрачному устью реки, «где дико растет Персефонин широкий лес из ракит, свой теряющий плод, и из тополей черных». Было видно, как море изменило береговую^, линию. Прежде залив простирался дальше внутрь страны; возможно, галера с малой осадкой могла подняться по реке до Ахерийского озера, почти до самого подножия священного утеса. Отправляясь к месту жертвоприношения, Улисс мог спокойно оставить свой корабль в устье Ахерона. Бухта Фанари и теперь служит надежной ночной стоянкой для яхтсменов, несмотря на накат, который вторгается между двумя мысами у входа и пенится порой белыми барашками на тормозящих его отмелях.

Греческие крестьяне орошают свои поля водой реки Ахерон; Округа была наполнена жужжанием насосов, и в воздухе расплывались вееры брызг от поивших зеленые всходы дождевальных установок. Черная и желтая краски на помятой железке указывали путь к «Ахеронско-му эстуарию», и, шагая вдоль пляжа, я дошел до того места на краю бухты, куда теперь отведено русло реки. Современным вариантом леса Персефоны служила роща привозных высоких эвкалиптов, в листве которых копошились сотни чирикающих воробьев.

В выжженном солнцем краю, где туго с водой, серовато-зеленый Ахерон шири

ной немногим больше двадцати метров казался диковиной. Даже отдав столько воды на орошение, он был достаточно глубок, чтобы по нему можно было плыть на небольшой галере.

Ныне к Оракулу мертвых подводит дорога. Она соединяет деревню Месопота-мон (Междуречье) с вершиной крутого священного утеса. Утес высится над поймой огибающей его подножие реки Ахерон. Как это часто бывает, новая религия узурпировала важное святое место своей предшественницы. Прямо на кладке древнего Оракула неловко примостилась воздвигнутая в XVIII веке церковь Святого Иоанна Предтечи, чьи стены подпираются языческим сооружением, которое жрецы древнего культа спланировали так, чтобы поражать воображение и пугать тех, кто приходил советоваться с душами мертвых.

Дакарис установил, что посетитель попадал в некимантейон через ворота в северной части теменоса — священной ограды. Затем его вели через длинные коридоры вдоль трех сторон некимантейона; очевидно, он при этом вдыхал дурманящие курения. Чтобы войти в святая святых Оракула, паломник должен был под конец обогнуть пять-шесть углов, призванных еще больше запутать его. За медными дверями он оказывался в коротком проходе, откуда ступени вели вниз в крипту — обитель грозного бога подземного царства Аида и его жены Персефоны. Здесь жрецы оракула вызывали души мертвых. Найдя несколько шестерен, медные отливки и большое колесо со спицами, Дакарис предположил, что речь идет о частях хитрого устройства, при помощи которого жрецы могли поднимать как бы из подземного царства одного из своей братии, читавшего нараспев пророчества доверчивым и одурманенным слушателям.

Этому надувательству пришел конец в 168 году до нашей эры, когда некимантейон был разрушен пожаром.

Открытия Дакариса побудили гомеро-ведов заново рассмотреть вопрос о возможной связи некимантейона с Оракулом, описанным в «Одиссее», и Дж. JI. Хаксли, известный английский специалист по античной истории, который объездил весь Эпир, собирая данные для справочника по древней географии, предложил весьма убедительное объяснение слов Гомера о лежащей поблизости от Аида печальной области ким-мериян, вечно покрытой туманом. Хаксли указал, что на побережье Эпира, недалеко от некимантейона (и всего в пятнадцати километрах от того места, где бросил якорь «Арго») находилось место, именовавшееся Химерион. Иногда так называли мыс (нынешний Варлан), иногда тамошних обитателей. Слово «химерион» переводится как «штормовой». Хаксли не сомневался, что у Гомера речь идет о химериянах, просто при записи вкралась ошибка. Простое, но изящное и доказательное решение искусственно осложненной проблемы.

Что до меня, то мне Оракул мертвых помог разработать план «логического маршрута». О раскопках Дакарисом некимантейона я прочел, когда еще готовился к экспедиции по следам Ясона

в Черном море. Убедительные доводы в пользу того, что некимантейон находился в Северо-Западной Греции, порождали вопросы относительно всей географии «Одиссеи». Если Оракул мертвых помещался в Греции, зачем другие этапы скитаний Улисса по-прежнему привязывать к Сицилии или Италии в западной части Средиземного моря? Ни одна из «итальянских» версий не подтверждалась данными современной археологии. Все они опирались на традиционно повторяющиеся из века в век идеи и цитаты из одних и тех же авторов. Существование некимантейона, мне кажется, позволяет опровергнуть прежнее толкование «Одиссеи». Быть может, описанные в поэме приключения происходили совсем близко от родины Улисса, даже в самих греческих водах. Если мы проследим логический маршрут Улисса, идущего из Трои домой, и исследуем подходы к греческому некимантейону, может обрести реальный смысл все, что касается описанных в поэме морских путей.

Прокладывая себе путь через кусты к вершине скалистого холма, возвышающегося к северо-западу от некимантейона, я думал о том, что полученные нами до сих пор данные с лихвой оправдали мои надежды. Как раз на этой легко обороняемой вершине археологи обнаружили стену, защищавшую микенское поселение. Продираясь сквозь хрусткие цепкие заросли, я видел сотни торчащих над кустами, венчающих длинные гибкие стебли белых цветков асфодели. Толстые темно-коричневые луковицы, покрытые шелушащейся кожурой, выглядывали из земли, напоминая перезрелый репчатый лук. Такое обилие асфодели было вполне уместно, ведь говорит же Гомер, описывая царство мертвых, про «Асфоделевый лук», и согласно древнему поверью луковицы составляли пищу погребенных мертвецов.

Вереница тополей и ракит обозначала русло самого Ахерона, спускающееся к бухте Фанари и стоянке «Арго». А вдали у горизонта смутно различались очертания острова, который представлялся мне наиболее вероятным кандидатом на звание обители Кирки: зеленого, приветливого Пакси.

Мы не располагали никакими археологическими свидетельствами в пользу такого предположения, ибо, насколько мне было известно, там никогда не находили и не искали никаких памятников древности. Да и вряд ли от лесной обители «прекраснокудрявой богини» могли остаться сколько-нибудь заметные руины. В пользу Пакси говорит, главным образом, его расположение напротив устья Ахерона на подходящем расстоянии от Оракула мертвых. Для галеры, использующей прибрежные острова как ступени на своем маршруте, было естественно, посетив Пакси, изменить курс и подойти к материку там, где в море впадает Ахерон. И Пакси вполне отвечает небогатому подробностями описанию Эи, изображенной в «Одиссее» как приветливый лесистый остров. Пакси известен своим плодородием и обильной флорой; овраги и проталины между оливковыми рощами покрыты пышной дикой растительностью. Есть здесь и моли — расте

41

I