Вокруг света 1989-03, страница 45

Словом, всем хотелось объяснить необычное обычным, и чисто по-человечески это было понятно. А потому, когда Баранов подавал рапорт о ходе следствия, майор Манохин попросил его дружески: «Убери ты, капитан, это место, про пальцы. Тела-то все равно нет, а мне с таким докладом к начальству, сам понимаешь...»

VI

Размышляя о своем желании принести пользу всему живущему, я тащился по пыльной немощеной дороге к густому кустарнику на самой окраине поселка. Придя на искомое место, я, как и договорились, свистнул два раза. На мой призыв тут же объявился Максим.

— Ну? — коротко осведомился он.

— Вот...— я протянул ему сверток.— Костюм и ботинки. Пришлось поторговаться на толкучке. Есть еще майка, лыжная шапочка, шарф, солнцезащитные очки.— И чувствуя, что прямо-таки начинаю дрожать от волнения (я боялся, как бы Максим не воспринял мой вопрос свидетельством авидхъи '), решился спросить: — А тебе не кажется, что мы делаем ошибку?

— Нет, не кажется,— ответил Максим жестко.

— Правильно ли мы поступаем? — все же уточнил я.

Максим усмехнулся:

— Поступки совершает каждый из нас. Стань сам владыкой над собой, не будет над тобой владык!

— Хорошо,— согласился я.— Но если у нас возникнут

какие-то отношения с н и м,— я ткнул пальцем в сторону кустов,— в нас появится привязанность, потом страсти и страдания. Ведь так, кажется, говорит Будда?

— Не все ли равно? Нельзя жить по заданной схеме,— прекратил прения Максим и исчез в кустах.

Мне всегда хотелось думать, что и я значительно продвинулся по Восьмеричному Пути ², приблизился, как минимум, к шестой ступени ³, но вид нашего нового това-

¹ А в и д х ъ я (санскр.) здесь — невежество.

² Восьмеричный Путь — одно из основных положений буддизма, так называемый «путь к освобождению от уз перерождений и обретению нирваны» (санскр., буквально — угасание, остывание).

³ Шестая ступень — так называемое «правильное волевое усилие», то есть полный самоконтроль.

ршца, внезапно появившегося передо мной и облаченного в кошмарный фиолетовый костюм, в шапочке с надписью «KIWI», бросил меня в дрожь. Даже огромные солнцезащитные очки, почти в пол-лица, не могли скрыть неандертальского облика нашего спутника.

— Федор! — гордо и торжественно, даже, как мне показалось, с какой-то тайной гордостью, представил его Максим. Обретший имя поправил очки и приветливо откликнулся:

— Уу-у-ух!

Затем по его телу пробежала короткая судорога. Федор расправил плечи, руки его словно укоротились, и на короткий миг я увидел перед собой как бы самого себя. Я вспомнил первый вечер нашего с Федей знакомства. Тогда он тоже вытворял подобные штучки, только давались они ему с заметным трудом, и полного сходства со мной достичь ему так и не удалось.

— Прекрати, Федя,— остановил его Максим.— Нам предстоит долгая дорога, и не надо, чтобы кто-нибудь видел, как ты меняешь свое тело.

И Федя послушно превратился в человека, чей облик не слишком бросался в глаза.

До Гульчи мы добрались в кузове автомашины. Сидевшие на тюках рабочий геодезической партии и его начальник не заметили в Федоре ничего особенного. Да наш товарищ и не особенно афишировал себя: сидел у борта, укрывшись от ветра, держал перед собой старый журнал «Советский экран» и временами удовлетворенно гукал. И в рейсовом автобусе никто не обратил на нас внимания. Только в поезде, уже за Ташкентом, едва не случился прокол. Ночью очки сползли с носа Федора, и страдавший бессонницей старик на нижней полке утром с дрожью в голосе обратился ко мне:

— Что это с другом твоим? Глаза у него, ох, какие глаза!

— Болеет друг,— поспешил я его успокоить, мучаясь от того, что приходится лгать.— Конъюнктивит.

Старик понимающе покачал головой.

Когда поезд подходил к Москве, я все-таки еще раз спросил Максима:

— Правильно ли мы поступаем?

— Опять это «мы»! — Максим хлопнул меня по плечу.— Успокойся! Конечно, правильно. Это — карма ^!!

Меня кольнула интонация, с которой Максим произнес слово «карма».

VII

Тони тоже было что сказать Деборе об этом человеке

...Здорово они гульнули тогда. Как все расходились, Тони помнил смутно, потому что его не без труда уложили на диван гостеприимные хозяева. Он проснулся от жажды, с трудом добрался до кухни и здесь увидел Роджера. Тот стоял у окна и в предрассветных сумерках казался молоч-но-белым и почему-то очень высоким. На нем ничего не было, если не считать плавок из искусственного меха под леопарда.

— Так и пойдешь? — спросил Тони.

— Что? — не понял тот и подошел ближе. Это оказался не Роджер: светлые волосы и совершенно незнакомое лицо. Тони тут же подумал, что всех гостей он мог и не запомнить.

А утром прибежал Рой, сын хозяина дома, славящийся своей феноменальной забывчивостью.

— Пенальчик...— произнес он глухо.— Ну, помнишь, я всем вчера показывал пенальчик... из коллекции древностей моего старика.

Пенальчик валялся на полу, распавшийся надвое. И совершенно пустой.

— В нем же был камень такой губчатый,— бормотал Рой.— Главное, сидел так плотно. Как он выпал? Кошмар! Этого старик мне не простит...

¹ Карма [санскр.)—действие, дело, жребий. Здесь — влияние совершенных действий на характер настоящего и последующего существования.

43