Вокруг света 1990-03, страница 49

Мопти — город, выросший на реке. Из ила построены его здания и мечети, да и живут в нем в основном рыбаки.

кинулись, чтобы доставить радость ветрам гонять песок. Его периодически приходится укатывать грейдером или катками, чтобы немногочисленные машины и повозки не застревали посреди улицы, как в барханах Сахары.

Первым из европейцев в Гао побывал Ансельм д'Изальгие. В начале XV века он женился на африканке и прожил здесь семь лет, застав период могущества государства Сонгаи, столицей которого и был Гао. Вернувшись в Тулузу в 1413 году, Ансельм оставил книгу о своем путешествии, описал город. Если верить его сведениям, то город, хотя и пережил марокканское вторжение в 1591 году, стоившее ему почти всех своих построек, совсем не изменился. Те же дома из банко (смесь глины, соломы и навоза) с плоскими крышами, но на улицах, помимо традиционных верблюдов и осликов, появились автомобили и мопеды «пежо». Эти мопеды, как саранча, вторглись в Западную Африку. Из-за их оглупляющего треска и выбросов сизых облачков дыма трудовой день во всех африканских странах начинается уныло и однообразно.

Моим добровольным гидом по Гао стал Сумейлат, один из тех, кому чудом удается удерживаться «на плаву», несмотря на неблагосклонность судьбы. На вид ему можно было дать лет сорок. Он жил на заднем дворе гостиницы и был рад оказать любую услугу.

Одно из новых зданий, которое показал мне в городе Сумейлат, была бойня — подлинный памятник нерадивости и бесхозяйственности, выросший в песках на окраине Гао. Она напоминала о наших заброшенных стройках, о ржавеющих под открытым небом станках и машинах. Правда, с бойней в Гао получилось еще обиднее — предприятие построили, но вскоре небывалые засухи истребили поголовье животных, и его закрыли.

Сумейлат подошел к тяжелому замку на воротах, подергал его.

— Рабочих уволили, директор переехал в столицу, специалисты разъехались по домам — кто в Югославию, кто во Францию. А здание стоит,— сказал Сумейлат и отвернулся.

Уже в отеле, угостив Сумейлата пивом, я услышал горькую историю жизни, в которой бойня сыграла свою негативную роль.' Он говорил по-французски, а порой в волнении переходил на местное наречие.

— Родом я из Доро,— начал Сумейлат,— есть такая деревушка на другом берегу Нигера. Не нравилось мне ковыряться в земле, не хотелось учиться доить корову, как делали это другие мальчишки. Доить корову у нас считается достойным занятием для мужчин. И ничего поделать с собою не мог. Я успокаивал себя, гово

рил, что родиться в крестьянской семье — не значит стать крестьянином. Кроме меня, у отца было еще пятеро детей: три сына и две дочери. Как только я подрос, стал искать, куда бы податься. Помогал лодочникам в Гур-ме и Дире, работал погонщиком скота на паромной переправе.

Когда в Гао началось строительство бойни, я приехал сюда и работал на погрузке и разгрузке. Я был крепкий парень,— Сумейлат, усмехнувшись, хлопнул себя по груди,— не то, что сейчас. Ну а что еще могли предложить человеку без специальности? Хорошие и беззаботные это были времена. В саванне росло много травы, ходили добрые стада. Бойня и ее холодильники, думал я, не останутся без работы. Стройка подходила к концу, и появилась у меня мыслишка съездить к отцу, выпросить причитавшуюся мне часть скота, пригнать в Гао и продать на бойню, а на вырученные деньги построить себе домик и потом жениться. Все же работать на бойне неплохо — хоть бы и туши таскать.

Приехал к отцу. Сообщил о своем намерении. Отец нахмурился, долго молчал, а потом сказал:

— Трудно мне самому на такое решиться. Ты вед!» знаешь, у нас, сонгаев, есть обычай не продавать скот, я должен посоветоваться.

Отец пошел к дилайе — старейшей корове стада. Благородная корова ничего ему не подсказала. Тогда он направился к прорицателю. Старик Конате велел принести цыпленка, и они вечером вместе ушли в саванну. Утром, чуть свет, Конате разбудил его и сказал, что все в порядке. Из саванны отец возвратился возбужденный. Трудно было разобрать, чего больше, печалет или радости, на его лице. Он проговорил тогда:

— Лис принял цыпленка. Старик Конате объяснил, что ты, сынок, можешь поступать, как задумал. Я желал сделать как лучше тебе, Сумейлат, и духи услышали мои просьбы. Не знаю, как и благодарить старика Конате. Только вот, сынок, не отдам я тебе ни одной коровы, корова бесценна, бычков возьми.

Я был рад, что отец понял меня и не прогнал. Возвращаться в Гао мог со спокойной душой. На радостях предложил отцу бутылку виски и чуть было все не испортил. Он посмотрел на меня исподлобья и процедил:

— Ты знаешь, кроме чая и воды, я ничего не пью и не хочу, чтобы дети мои касались напитков, привезенных хаука ¹. Мы в семье не пьем даже доло ², которое делают в округе все соседи, и фульбе, и догоны, и бамба-ра. Не огорчай меня, сынок.

Через три месяца, когда бойня заработала, я пригнал в Гао свое стадо. Животных посмотрел ветеринар, и мне выдали крупную сумму. Сроду

'Хаука — колониальная администрация.

² Доло — просяное пиво.

таких денег я не держал в руках, да и потом не было у меня столько.

Я снимал каморку у тетушки Аду. Крыша над головой была, и поэтому не очень торопился ставить дом. На бойне работы мне по-прежнему не находилось. Стал захаживать в «Атланту» пропустить стаканчик-другой. В «Атланте» иной раз и ночевал. Мне все тогда казалось, что вот-вот на работу устроюсь. И такая у меня появилась уверенность, что я решил: бояться мне нечего, дело еще молодое, деньги есть — подожду. Бойня работала, но животных пригоняли все меньше. Короче, в один прекрасный момент бойню закрыли совсем. Это известие меня добило. Стада нет, половины денег нет, работы нет. К отцу возвращаться стыдно. Дома не построил. В общем, понимаешь, стал выпивать. Через год ушли мои последние франки.

Долго я перебивался случайными заработками, пока не встретил господина Сангаре. Работал у него на перевозе соли. А теперь околачиваюсь в гостинице, здесь и ночую, на заднем дворе. Мне еще за охрану приплачивают.

Слезы заблестели у Сумейлата:

— Старый Конате не ошибся, он предчувствовал, что скот будет гибнуть и его нужно продавать. Только мне вот не следовало уходить из деревни, оттуда, из заречья...

В ТРЕХ ШАГАХ ОТ НУЛЕВОГО МЕРИДИАНА

На стоянке машин возле банка место в тени найти было невозможно. Под деревьями расположились мопеды, а рядом навес прикрывал служебные машины. Мы бросили машину на солнцепеке, и Сумейлат повел меня и Николая, который был у нас казначеем, в здание. Народу внутри было мало, и скопление мототехники у входа в банк вызывало недоумение.

Провожатый пояснил:

— Машину или мопед оставлять у банка приятно и почетно. Пусть другие думают, что у тебя водятся денежки. И, кроме того, у банка дежурит единственный в городе наряд полиции.

У окошка обмена валюты не было никого ни с той, ни с этой стороны стойки. На стеклянной перегородке приклеен листок с написанными от руки, но заверенными печатью банка обменными курсами.

Сумейлат прокричал что-то по-своему, и к нам подошел служащий.

Бегающие, словно ртутные шарики, глаза на заплывшем угреватом лице не предвещали ничего хорошего. Однако то, что мы услышали в ответ на нашу просьбу обменять деньги, было громом среди ясного неба:

— Доллары не принимаем, приказ директора,— сказал он, выжидающе постукивая пальцами по стойке.

— Что же нам посоветуете делать? — не сразу нашелся я, пытаясь осознать сказанное служащим.