Вокруг света 1991-05, страница 12

леки, заберет тебя». Лезги уводили отсюда невольников и продавали их. В Дагестане, например, вплоть до XIX века был невольничий рынок. Такова еще одна давняя традиция лезги, дошедшая до нас по книгам того времени: народ-воин. К слову сказать, за исключительную порядочность, бесстрашие и высокое воинское искусство лучших из лучших лезги в XIX веке приглашали в Санкт-Петербург в Собственный Его Величества конвой Государя Императора.

Для историков и археологов иные времена, как и иные районы Лезгис-тана, вполне могли бы стать кладом, полным неожиданных открытий. Тем более что серьезных раскопок ни в земле, ни во времени здесь никто, похоже, не проводил — подчеркиваю, серьезных.

От Гусаров дорога идет до Самура, сады и пашни окружают ее. На пашнях то здесь, то там ореховые деревья. Могучие, с пышной кроной. Всюду ни пяди брошенной земли, все на учете, все в деле. Довольно часты селения. Дома, как правило, добротные, двухэтажные. Вокруг второго этажа дома опоясаны балконами, иные из которых со стеклами, иные — без, но все с покатой крышей. Такова мода в современной лезгинской архитектуре. И конечно, сады, сады вокруг домов, богатые, ухоженные сады. Действительно, на зависть!

Дорога хоть и шла по горам, но гор пока не чувствовалось. Небольшие подъемы, мягкие спуски. Здесь — плоскогорье. Дикая природа кое-как заметна, пожалуй, вблизи рек, ручьев и на неудобьях. Там заросли. Да и то они сохранились, насколько возможно им было сохраниться в этом рукотворном крае.

— У нас всегда было так,— сказал Рамиз-мюалим, мой добрый попутчик.

Он взялся показать мне тот, прежний, а не современный Лезгистан, чтобы я смог увидеть, понять, как здорово изменилась жизнь советских лезгин. Ведь в любом путешествии важна точка отсчета пути. Этой точкой для меня должен был стать Та-гирджал, старинный аул, куда мы и ехали.

— Там очень трудно живут люди. Сам увидишь,— не раз повторял мой внимательный знакомый.

Рамиз-мюалим — местный, он из Гиля, а в Гусарах живет, потому что на ответственной работе. И не узнал бы я эту сторону его биографии, если бы на дороге не оказался сам Гиль. Типичное лезгинское селение. Оно растекалось на зеленом холме, лишь острые крыши виднелись из-за деревьев. И над этим зеленым царством горели купола мечети. Пять посеребренных куполов — один большой, посредине, и четыре маленьких по углам. Над каждой маковкой полыхал месяц со звездой — символ мусульманства.

Такую мечеть я видел впервые. Проехать мимо? Никогда! И . наш

«газик» полез на гору, к мечети. Удивление Рамиза-мюалима было неподдельным: «Что там смотреть»,— добродушно улыбнулся он.

Посеребренные купола я видел и в Кубе, и в других населенных пунктах Лезгистана, но поначалу не придал им значения. А в селениях над мечетью обычно только одна маковка, собственно, она-то и остановила мое внимание. Почему всюду именно маковка, похожая на серебряную луковицу? Минаретов, например, в горах я не видел... Что, новая загадка лезги?! Не знаю.

В трудах академика П. С. Палласа (а это конец XVIII — начало XIX века) я нашел упоминание о колонии генуэзцев на Кавказе, где люди общались на искаженном итальянском языке, они, видимо, были католики. Ходили в то время легенды и о поселениях выходцев из Моравии и Богемии. В языках горцев иные ученые того времени угадывалии сходство с некоторыми диалектами французского языка. Не так ли было принесено христианство в Лезгистан! Или еще раньше — из Византии?

Паллас приводит также рассказ, как один горец в Константинополе случайно встретился с венецианским матросом и вполне смог с ним объясниться. Кто был этот горец? Откуда? А что, если мечети Лезгистана указывают на место, где скрывается ответ?

Христианский Лезгистан... Что известно ныне о нем? А еще в XV веке на западном побережье Каспия, как упоминается в папских буллах о пропаганде христианства, из Рима назначались епископы в Прикаспийский край.

Почему же исчезло христианство? Почему церкви превращены в мечети либо разрушены? Что заставило в XIX веке христиан обратиться в мусульман? Причем добровольно принять чужую веру... Ответы искать историкам.

...Когда мы подъехали к мечети, Рамиз-мюалим пошел искать ключ от двери, а я стал ходить вокруг и рассматривать.

Стены сложены из камня и из самана, высокие, в два или даже в три этажа. По углам здания водосборные трубы с узорами из металла. Дверь в мечети простая, филенчатая, без затей и украшений, ее «украшал» лишь здоровенный замок. Мечеть, судя по всему, отремонтировали недавно, и она теперь сияла, как новая.

Перед мечетью не было обычной площадки, где мусульмане готовятся к молитве, не было могучего раскидистого дерева, под которым верующие отдыхают после молитвы. Здесь все было не так, а скорее как на церковном дворе.

Опять дорога. Но уже не через поля, а берегом Самура. Какая же широченная река! И какая узкая. От берега до берега — с километр, не меньше. Но по этому царственному ложу, усыпанному светлой галькой, едва сочился ручеек, его-то и называют Са-муром. Однако даже трудно представить, как молодецки резвится Самур в

половодье, за считанные часы вырастая из младенца в исполина. Река выливается из берегов, расшвыривает огромные валуны, словно щепки, кидает деревья, вывороченные откуда-то прямо с корнем. Следы буйства так и остались на дне, среди гальки, до следующего половодья. А летом Самур отдыхает — каменеет. Смотришь, будто и нет реки, только галька кругом. По другую сторону, затем берегом, аулы, уже дагестанские.

Наконец дорога свернула влево, пошла вдоль притока Самура. Выше, выше. Вот вдали на горе показались домики с плоскими крышами, один словно поддерживал другой, чтобы тот не сорвался с обрыва. Правда, каждый второй дом был полуразрушенным. Вот уж воистину, не скрыть города на вершине горы.

Таким — открытым и полуразрушенным — я увидел Тагирджал.

Точнее — Верхний Тагирджал. А Нижний, он внизу, у реки, к нему сперва и привела дорога. Но мы проехали мимо, даже не взглянув на вполне современные дома, на сады, огороженные пропыленными заборами из колючих кустарников.

Переехали мост. Я попросил шофера остановить машину. Вышел. Весь склон до самого верха занимало кладбище. Тысячи и тысячи безмолвных памятников подходили к самому не-бу.

Между ними ходили овцы. Я подошел к одному памятнику, потрогал на нем высеченные слова, похожие на кружева. То была не арабская вязь. Чей язык?.. На других могилах такие же замшелые камни, но только без единой отметины.

Уже потом уважаемый Икрам Дув-летханов (он работает в школе, а в свободное время со слов аксакалов записывает историю селения в толстой амбарной книге) рассказал, что когда был обвал и часть кладбища сползла в реку, люди увидели подземное кладбище. Трехэтажное.

— Какое-какое? — переспросил я.

Оказывается, обвал открыл то, что прятало время: под верхними могилами были нижние. Три яруса могил.

Когда появились первые захоронения, никто, конечно, не помнит. И не может помнить! — Они метров на восемь-десять от поверхности, людей тогда хоронили в глиняных сосудах, стоя. Что это была за культура? Кому, какому народу она принадлежала? Толком неизвестно. Ни один археолог, как мне сказали, и пальцем не коснулся здешних глиняных сосудов, которые порой обнажает река.

Выходит, в Тагирджале жили задолго до нашей эры. А не здесь ли вообще одно из первых поселений в Лезгистане? Чье это было поселение? Неизвестно. К слову сказать, похожие захоронения, которые археологи отнесли ко второму — третьему тысячелетию до нашей эры, известны в Индии и в Персии. Видимо, уже тогда была какая-то связь народов Кавказа с этими странами.

10