Вокруг света 1992-04-06, страница 52

Опнонентам. прежде чем возражать, советую задуматься сперва над вопросом: на каком языке говорили Степан Разин и Емельян Пугачев? На каком языке отдавал команды Ермак Тимофеевич? Вспомним же наконец их знаменитый клич к атаке: «Сарынна кичку», вернее: «Сарынна къоччакъ», что с тюркского переводится как: «Да здравствуют храбрецы». Вспомним и ответный клич: «Гура-а» («Бей», «Рази»), с которым воины-степняки бросались в атаку.

На половецком Дону вплоть до XIX века было двуязычие: женщины и дети говорили на родном языке — на тюркском, мужчины, служившие в русской армии, знавали и русскую речь.

Не отсюда ли пошло мнение, часто встречающееся в литературе, в том же «Тихом Доне», что казаки обычно брали в жены турчанок? Однако, а откуда могло на Дону появиться столько турчанок? Да еще таких синеглазых?

В ноябре 1991 года на Союзном Круге казаков в Ставрополе я рассказывал о своих архивных поисках, казаки слушали о себе со вниманием, потом до вечера держали вопросами. Однако и мне что-то перепало из информации. Подошел молодой казак (лингвист, как он представился) и буквально ошеломил меня. Оказывается, тюркский язык до сих пор сохранился кое-где в станицах Дона, только теперь он называется у казаков «домашним» языком, в котором прочно перемешались половецкие и русские слова.

Но самые надежные доказательства своей версии я нашел, конечно же, у Льва Толстого в его «Казаках»: «Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски». Что тут еще добавить?

...Не сразу Российская империя поглотила обескровленную Степь. Как удав, медленно заглатывала добычу. Сперва всех людей бывшего Дешт-и-Кипчака презрительно называли татарами. За их речь, за их облик, за их быт, наконец. Были донские, белгородские, кавказские, крымские и всякие другие татары.

Но тот, кто шел на службу к русскому царю, волей высочайшего указа получал новое имя, не «поганый татарин», как остальные, а казак¹. Или лаже русский (обычно это относилось к родовитым людям). Елва ли не половина русского дворянства «замешана» на половецкой крови.

¹ Слово «казак», пришедшее на Русь из половецкой Степи, имеет несколько значений. Впервые оно зафиксировано в русском языке в 1395 году как «козак» и означало «работник», «батрак». Потом этим словом стали называть тюркский народ, обитавший на Юге — на Дону, в Запорожье. Этот народ в исторической литературе часто называли еще «древние казаки» или «праказаки» (Е.П. Савельев и др.). Однако С.М.Соловьев под этим словом уже подразумевает только участника казачьего войска, «бездомовные люди именно назывались у нас козаками». Сперва в XVI — XVII веках казачье войско, как известно, собиралось только из козаков (отсюда и название), позже, в XVIII — XIX веках, в него принимались служить люди разных национальностей (русские, калмыки, осетины и др.). Так что в формировании современного понятия «казак», безусловно, участвовали и славянские, и другие этносы.

Мало того, за новоявленными «русскими» закреплялись особые права и привилегии, которые отличали до 1917 года и казачество...

И если кто-то теперь посмеет при мне говорить о казаках, как о беглых, «порвавших со своей социальной средой» (так написано в советской энциклопедии), не буду тому верить. Из местных вышли казаки, из половцев! Потому что казаки — народ самостоятельный, а не сброд уголовников.

Это же подтверждает и старая добрая книга «Попытки Московского правительства увеличить число казаков на Дону в средине XVII века», ее автор В.Г.Дружинин. Основная мысль книги — заселение Дона русскими — не более чем сказка.

«В январе 1646 года пришла на Дон грамота, разрешающая идти на Дон и там селиться... Весной отправили первую партию вольных людей 3205 человек (дается список — из каких русских городов люди)... И сразу же началось обратное бегство их на Русь». В 1647 году прислали других 2367 вольных, но те убежали еще быстрее. Бегство русских людей было не на Дон, а с Дона. «Мера оказалась неудачной», — пишет Дружинин, не приживались русские люди в половецкой среде, поэтому последовал указ Петра 1, запрещающий пропускать русских людей на Дон, а казакам их принимать...

И опять в этой связи напомню наблюдения Льва Николаевича Толстого: «Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в заходяших торгашах и переселенцах малороссиянах, которых казаки презрительно называют шапова-лами».

Я несколько раз излагал казакам свое прочтение истории, писал об этом в казачью газету и каждый раз удивлялся реакции слушателей — сперва недоверие, а потом интерес. Причем разные были казаки — и атаманы, и рядовые. Но вот такой реакции, как у Михаила Васильевича Братчика, никак не ожидал: он почему-то смутился, опустил глаза, отвернулся и стал будто торопливо куда-то собираться, показывая, что наш разговор вот-вот закончится.

Мы сидели в Архонской, в душном зале, где проходят торжественные собрания (Михаил Васильевич приехал из Владикавказа специально, чтобы поговорить о казачестве), я слушал, как он говорит, и поражался его правильной, изящно аристократической речи, которая в редкость теперь даже для лучших театров Москвы. А шаний у моего собеседника — на энциклопедию хватит. И еще останется. Ведь образование Михаил Васильевич получил «в мирное время», в том Петербурге, где вырос в казачьей семье — сын последнего царского атамана.

Приятные минуты. Передо мной силел человек, своими глазами видевший настоящих казаков!

Многое я почерпнул из беседы, но и сам не молчал... Не могут казаки согласиться со своим тюркским происхождением, не хотят половцами называться, ведь столько лет внушалось русское, славянское их начало. Однако же...

— Возьмите словарь Брокгауза и

Одна из древнейших инон Московского Кремля - «Святой Георгий», XII век. Таким было истинное изображение Святого Георгия-воина: в доспехах, на золотом фоне. В правой руке он держит копье, в левой - меч.

Ефрона, — доказывал Михаил Васильевич, — там же ясно сказано: «Казачество составляет одно из оригинальных и крупных явлений жизни двух главных племен русского народа: великороссов и малороссов».

— Нет, не могу с вами согласиться, уважаемый, — как мог сопротивлялся я. — Казаки никогда не позволяли называть себя русскими. На вопрос: «Разве ты не русский?» — неизменно отвечали: «Никак нет. Я — казак». Великороссов они называли «кацапами», а малороссов — «хохлами», и близости с ними не искали. Русскими они стали после расказачивания, в 1920 году. Вернее даже — терцов поначалу записали украинцами, лишь к 1930 году они русскими сделались.

У меня было тайное ощущение, что Михаил Васильевич все это знал уже давно и во сто крат лучше. Но он будто стеснялся своих знаний, своего огромного жизненного опыта, поэтому промолчал, не отозвался на мою реплику, а стал рассказывать о быте казаков, когда они еще были казаками.

(Для точности: казаками у половцев назывались низшие рода войск, наиболее легко вооруженные.)

Многое в тот день мы открыли друг другу. Станичной жизнью всегда вершил атаман, казаки выбирали его кругом, на определенный срок. Прежде в станице много было почетных должностей, без жалованья... Иными словами, казаки сохранили в быту половецкие традиции. Все чин по чину, как у предков. Украл что-либо казак у казака, за это смерть могли присудить да тут же приговор и исполнить.

Однако совсем иным было дело, если грабили русские или польские купеческие караваны. То уже не воровством и не разбоем, а военным промыслом называлось. За него почетом награждали — чужих пощипать не возбранялось.

Видно, к слову пришлось, хочу спросить, а

50