Вокруг света 1992-11, страница 17

гребли вдоль глинистой кручи. Ветер все усиливался, гребни волн стекленели, надламывались и со всех сторон таранили лодку. Кстати, на Каховском море волны, случается, называют «тремя сестрами», настолько они порою растрепаны и злы, как три поссорившиеся сестры. Вот такие волны и стали захлестывать лодку. Мы выпрыгнули из нее и по мелям потащили вперед.

По пути попался островок с одинокой старой вербой посредине. Он на какое-то время прикрыл нас от волн. Однако вскоре пенящиеся валы стали перехлестывать через этот бугорок, норовя вырвать суденышко из рук. Стоя по пояс в воде, мы вцепились в его борта и смотрели на темную большую тучу, в которой начинало опасно погромыхивать. И вот наступил момент, когда поняли, что лодку нам не удержать. Тут-то и пригодился... Впрочем, о казацком опыте мы вспомнили несколько позднее, а в те минуты работали лишь руки и ноги. Один придерживал лодку, а другой вырывал из гнезда мачту, свертывал парус, обрезал якорь и вытаскивал вещи на берег. Благо на низкий в этом месте обрыв можно было вскарабкаться по корням подмытых деревьев. По этим же корням мы через десять минут и выволокли лодку на кручу. Произошло все это на вольных землях Чертомлыцкой Сечи. И с кручи, где мы сохли у костра, были видны островерхие тополя, которые окружили старый ветряк и курган, насыпанный над могилой кошевого атамана Ивана Сирка.

А вот что произошло на Черном море. Утренний попутный ветер гнал наше суденышко вдоль очаковского берега. К полудню перешли на весла. Где-то вблизи острова Березань задула встречная низовка, и мы вынуждены были прибиться к берегу. Кстати, именно в березаньской гавани часто укрывались от непогоды казацкие «чайки», возвращаясь из черноморских рейдов. Быстро и легко сечевики, в зависимости от ситуации и близости противника, вытаскивали свои суда, порой и на находящийся напротив Очакова Тендер-остров («Тын-дерево»), где спокойно пережидали шторм.

К вечеру ветер вроде поутих, и мы решили прорваться за мыс. В тени от высокого, в полнеба, глинистого обрыва осторожно приблизились к выступающим из воды камням. Впереди дымилось освещенное закатным солнцем море. Оно глухо постанывало. То ли предупреждало об опасности, то ли отходило от дневной болтанки. И тут лодка вдруг стала наполняться водой. Сначала мы пробовали вычерпывать ее, вымачивать тряпкой, однако, когда она заструилась над пайолами, поняли, что пробито днище. Удивительно, но это не доставило особого беспокойства. Мы чуть отошли от мыса и вытащили лодку на узкий галечный пляжик под обрывом.

Быстро развели костер и залепили смолой пробоинку. На выгрузку и ремонт ушло не больше двух часов. Запорожские мастера, которые так же легко перетаскивали свои суда и так же быстро их смолили, вероятно, оста

лись бы довольны нашей работой. Мы наскоро поужинали и легли спать — завтра ранний бриз погонит наш «Хоре» дальше. А сумерки размывали и размывали очертания Березани. Остров как бы уплывал от берега, освобождая проход для ветров и кораблей...

Поначалу тростниковым валикам по бортам я не придавал большого значения. Соригинальничал, отметил свое родство с лихими сечевиками, отдал дань их мастерству и выдумке — и ладно. Но вот «Хоре» заскользил по днепровским водам. Днепро-Бугский лиман встретил нас свежим ветром. Какое-то время он не мешал продвигаться к морю, особенно, когда шли под прикрытием камышовых островков. Однако уже через день мы в полной мере ощутили силу ветров над лиманом. Гребли до мозолей, до пота, менялись через каждые полчаса, однако так и не смогли преодолеть то встречную, то боковую волну. Пробиться к берегу через заросли трост-ника-«дударя» тоже не было возможности. Тогда поступили так: один греб, а другой вплавь подталкивал лодку сзади или подтягивал спереди за причальный конец. Это была тяжелая и изматывающая работа. Волны становились все напористее. Однако, несмотря на то, что суденышко (даже без одного гребца) Низко сидело в воде, редкие капли залетали внутрь. В чем дело? Когда пришла моя очередь нырять в мутные воды и брать «под уздцы» лодку, я смог убедиться, насколько эффективно тростниковая обшивка отражала волновые атаки. Волны ударяли снизу и разбивались о тростниковые валики, распадаясь на вялые струйки. К вечеру нам удалось пробиться к затону у села Геройское. Местные рыбаки, заинтересовавшись тростниковой обшивкой нашей лодки, рассказали, что запорожские казаки (жители многих сел на берегах лимана считали себя их потомками) широко и с выдумкой использовали тростник для повседневных нужд. Особенно у запорожцев было развито рыболовство, которое и кормило и одевало их («Дншровий, Дшстровий обидва лимани, i3 них добувались, справлялись жупани»). На местах рыбных промыслов в лимане строились курени и шалаши, которые покрывали тростником. Из тростника делали «гарды», или «заколы», — особая система перегородок, куда заплывала рыба. Кстати, как нам рассказали, местные жители до сих пор используют тростниковые плетни для рыбной ловли.

Проходя возле бетонных причалов, скалистых островков, торчащих из воды пней и коряг, мы скоро перестали бояться за хрупкие борта — тростник надежно предохранял их от случайных ударов. Тростниковые поплавки придавали уверенности и тогда, когда мы вынуждены были удаляться от берега — в критической ситуации они могли удержать лодку на плаву. Уже не говорю о том, что обвязка в пути служила своеобразной полочкой для различной мелочевки, удобной основой для крючков и зацепов. Я не раз представлял, как казацкий ватаг, выкурив трубку-«люльку»,

засовывал ее между тростником и опрокидывался на спину, подставляя лицо горячему солнцу.

...О чем думал он? О кознях неприятеля? О боевых товарищах? А может, ловил аппетитные запахи дымков, которые вились над казаном с кулешом? Может, подремывал в предвкушении сытного ужина в веселом кругу побратимов? Вообще-то проводя время в боевых походах, где обстановка часто неожиданно менялась, казаки были непритязательны к пище. Так, спасаясь от врага, запорожцы прятали «чайки» и уходили в степи, где питались чем придется — «они ели оленьи копыта, ели рога и давние, валявшиеся по степи кости диких животных». В походе они варили в основном «соло-маху» — ржаная мука на воде, густо сваренная,«тетерю» — более жидкую похлебку, «щербу» — уху, чуть приправленную мукой. И рыба, которую изредка удавалось добыть по пути, и мука, и сухари не раз выручали в плавании и нас.

Во всяком случае, запасшись немного мукой, крупой и сухарями, мы были уверены, что голодать не придется и, имея некоторое представление, чем и как питались наши предки, сумеем приготовить вполне аппетитный и сытный обед. Тем более что приспособились разводить костер прямо в лодке. Достаточно было расстелить в корме на пайолах мокрую тряпку, набрать в миску воды и поставить на нее сковородку, в которой сухие, заранее приготовленные щепки пылали жарко и дружно.

По-разному встречали нас люди, когда видели наш парус с крестом, звездой и полумесяцем. Один массовик-затейник объявил по рупору ребятишкам из лагеря: «К нам приехали гости из дружественной Турции! Поприветствуем их!» Я тогда подумал, что, вероятно, недаром вышил именно эти символы на парусе. Крест, звезда и полумесяц имеют отношение к людям разной веры. А именно их объединению и служат большие и малые экспедиции. Мирный дорожный человек — везде гость... Между прочим, среди запорожцев было много людей самых разных национальностей. В трудных морских походах они быстро находили общий язык, хотя и молились разным богам. Сечевики не гнушались перенимать у других народов полезный для них морской опыт. Более того, на «чайках» нередко предводителями были казаки-«потурнаки», бывшие невольниками у турок («потурчившиеся») и знавшие многие их секреты. Польский посол, которого турки упрекали, что поляки не могут сдержать воинственный пыл казаков на море, однажды ответил им: «Да казаки ж и моря не знали, пока ваши же турки не показали себя и не научили их мореплаванию...»

Нередко, засыпая под яркими южными созвездиями, я думал, что все мы — и те, кто в пути, и те, кто только живет мечтами о дороге,— находимся в одной большой лодке. И не вырастут у этого ковчега крылья, не унесут они его к другим мирам, когда вдруг взыграет и начнет перехлестывать через борт та вода, которая пока держит нас на плаву.