Вокруг света 1993-10, страница 43

певая уворачиваться от страшных ударов, сыпавшихся на мою голову со всех сторон. Но Герар убедил меня описать битву подробно, сказав, что в противном случае мне бы лучше вообще не браться за перо: ведь именно она стала венцом наших славных дел и доказала, к кому Господь благоволил больше — к Вильгельму или Гарольду. Герар помог мне добрыми советами, напомнив, ко всему прочему, что если б не хитрый замысел Вильгельма, неизвестно, чем бы закончился для нас тот жаркий, тревожный день. Я согласился с ним, хотя и посейчас не перестаю спрашивать себя, когда успел он все узреть, откуда узнал, как развивалось сражение — чуть ли не по часам? Но, как бы там ни было, а в одном я уверен точно: все, что говорит он,— правда. Мне же удалось разглядеть совсем немногое — как будто все было окутано кромешной мглой, изредка озаряемой вспышками молнии, когда на короткие мгновения становится видно лишь то, что происходит рядом. Сказать по правде, я хорошо запомнил только начало и конец битвы.

Закончив смотр войска, герцог направил коня на вершину холма и, став там, воскликнул:

— Сеньоры, друзья мои верные, помните: доселе мы побеждали врагов наших потому, что всегда были вместе. Но теперь силы, отваги и единения от вас потребуется куда больше, нежели прежде. В этот час надобно в первую голову думать не о почестях и славе, а о том, как выстоять в смертельной схватке! Я заклинаю вас и даю совет: будьте не только храбры, но и благоразумны. Иными словами, беспрекословно исполняйте мои приказы, даже если они покажутся вам безрассудными, ибо я в ответе за жизнь каждого из вас, а лавры славы — дело десятое! Коли вы согласны выполнить мою волю — победа будет за вами! А нет, вас перебьют или возьмут в полон, и придется вам гнуть спину на безжалостных скудоумных врагов по гроб дней, и посрамлению вашему не будет ни конца, ни прощения. Запомните также, пути к отступлению нет: впереди — вражья земля, а позади Гарольдовы струги! Да не устрашат вас несметные полчища англичан. С Божьей помощью у вас хватит сил, чтобы их сокрушить. При виде храброго, ловкого противника они, известно, тотчас приходят в смятение и сдаются без боя. Ратные подвиги им не по зубам — и так было испокон веку...

Вильгельм как будто намеренно не сказал ни слова о поражении Тостига и короля Гадрады; но, слава Богу, большинство из нас об этом и не знали. Потом герцог прибавил:

— Короче говоря, я прошу вас об одном: дерзайте и верьте — победа будет за нами!

Из лагеря мы вышли в боевом порядке, какой всегда предпочитал Вильгельм. Вскоре подоспели лазутчики — они подтвердили, что Гарольд стал на Телхэмском холме и окружил его неприступным рвом.

— Слышите,— воскликнул Вильгельм,— он не осмеливается напасть первым — решил, значит, защищаться...

— Сеньор,— сказал сенешал,— как бы не опоздать. Что, если к нему прибудет подкрепление? Надо бы кончать с ним, и чем скорее, тем лучше.

И вот наше войско, как и было предусмотрено, разделилось на три колонны: на правом фланге встали французские, фламандские и пикардийские рыцари во главе с Роджером Монтгомери и сенешалом Фиц-Осберном; на левом — бретонцы, монсийцы и пуатвинцы под предводительством Алена Фергана, герцога Бретонского, и виконта Эмери Туарского; а посередине — нормандцы под командованием герцога и его братьев, епископа Одона и Робера де Мортена; мы, небольшой отряд оруженосцев, многим из которых суждено было скоро найти свою смерть, тоже считались вроде как командирами. Копьями и знаменами предводили рыцари из именитых сеньоров, у каждой дружины был свой штандарт; во главе всего войска стоял сир Вильгельм, за ним неотступно следовали его знаменосец Тустен и мы, герцогские оруженосцы. Ретивый галисийский жеребец Вильгельма то и дело норовил встать на дыбы, но всадник живо усмирял его. Глядя на герцога, многие думали одно и то же: «Видывал ли кто-нибудь воина прекраснее нашего повелителя? Как лихо сидит он в седле, как ловко держит тяжелое копье! Кому, как не ему, к лицу

сверкающий шлем и золоченая кольчуга! Есть ли во всем свете рыцарь с более величавой статью? Быть ему непременно королем, каких еще не знала земля наша!»

Впереди, развернувшись в длинную цепь, шли лучники. Конные рыцари взирали на них свысока, так как лучники в большинстве были из простолюдинов, однако сир Вильгельм повелел, чтобы сеньоры вооружили их, одели и обули как подобает. У каждого лучника был меч, лук и колчан, полный стрел; на голове — легкий шлем, на теле — толстые холщовые куртки с кожаными нагрудниками поверх туник, на ногах — мягкие кожаные латы на шнурах. Кольчуги, и то укороченные, были только у старших, чтобы они, как и их подчиненные, могли двигаться легко и свободно.

Герар ехал рядом со мной. Он, как всегда, в возбуждении жадно вдыхал свежий воздух и ликовал:

— Ну как, братишка? Это тебе не то, что в Сен-JIo или Реньевиле?

Вскоре вдали показался мрачный Телхэмский холм с поросшей лесом вершиной, где уже сверкали расписные щиты воинов Гарольда. По приказу герцога мы остановились все как один — и пешие, и конные. Оба войска, прежде чем схлестнуться друг с другом, замерли в тревожном ожидании. Однако, честно признаться, еще никогда в жизни не ощущал я столь радостного трепета, как в те короткие мгновения перед битвой.

Англичане то ли не умели, то ли просто не желали сражаться верхом. Саксонские рыцари, бросив коней, смешались с пешими воинами — вольноотпущенными крестьянами, которых, как потом рассказывали те из них, кто уцелел, Гарольд согнал в ополчение со всей округи Лондона; их вооружение состояло из вил, окованных железом рогатин да палиц. Правда, большая часть англичан, включая военачальников, была вооружена копьями, дротиками и, главным образом, грозными датскими топорами на длинных рукоятках, или, иначе, гизармами. С одной стороны к Телхэмскому холму подступал густой лес, служивший естественным укреплением позиции Гарольда; с двух других — холм обрывался крутыми спусками. С единственной же доступной стороны Гарольд воздвиг частокол, заслонив бреши между копьями высокими щитами, вкопанными острыми концами в землю. Так была образована как бы сплошная подвижная стена, за которой, точно дикий зверь, затаился неприятель. Гарольд призывал воинов стоять горой и всячески обадривал их:

— Нормандцы — гордые, неустрашимые воины, они прошли огонь и воду и привыкли побеждать! Помните это, англичане, братья! Коли сокрушат они стену из щитов и ворвутся в наш стан — всем вам конец! Тогда никому не будет пощады! У них копья и мечи, а у нас острые топоры, против которых их оружие — ничто. Рубите нормандцев не жалея сил, не щадите ни людей, ни лошадей, ни пеших в худых доспехах, ни всадников в золоченых кольчугах, ни графов, ни принцев, ни мужиков, ни сеньоров — никого: ибо все они ваши кровные враги и жаждут вашей погибели! Пусть каждый выберет себе жертву и стоит насмерть, даже если будет ранен! Пусть живой, презрев страх, займет место мертвого, дабы стена оставалась непоколебимой, потому как только за нею наше спасение...

Воины из графства Кент попросили Гарольда оказать им честь первыми принять на себя удар нормандцев, и сия честь, а вернее привилегия, была им оказана, тогда как лондонскому ополчению предстояло защищать королевский штандарт и самого короля.

Я оглянулся чисто из любопытства: на холмах окрест нашего лагеря собрались челядь и мастеровые; вместе с ними стояли, преклонив колена, святые отцы и монахи. Одни расположились поудобнее, чтобы посмотреть битву, другие молились во славу нормандского оружия и за спасение душ наших. Епископ Од он был с нами. Он гарцевал на белом коне рядом с Вильгельмом; на нем была кольчуга, а поверх нее — белоснежный стихарь¹. Духовный сан запре

¹ Стихарь — длиннополая, с широкими рукавами мантия для богослужений.