Вокруг света 1993-10, страница 45

мы нашли изувеченное тело рыцаря Эрнейского подле английского штандарта, рядом с телами Гарольда и двух его братьев.

Все восхищались сыном Ру-ле-Блана, нашим Тустеном, который нес знамя Нормандии,— в него-то в основном и метили англичане. Бесстрашный Тустен следовал за сиром Вильгельмом словно тень, поспевал за ним повсюду и замирал на месте, когда герцог останавливался, чтобы перевести дух. Каким-то чудом за весь день его даже не царапнуло, хотя от неприятеля он отбивался одним щитом, ведь в другой руке у него было Нормандское знамя. Правда, мы прикрывали его как могли. Нам было велено в случае гибели Тустена тотчас подхватить штандарт, чтобы англичане не подумали, будто победа уже за ними, и чтобы наши невзначай не впали в отчаяние.

Ужасы битвы! Перо противится описывать их — с годами, размышляя о скоротечности века, я понял, что ярость, неистовство и жестокость есть суть первейшие грехи человеческие! Сказать по правде, хотя плоть моя и уцелела в той лютой бойне, на душе у меня осталась страшная рана, которая уж, видно, никогда не заживет.

Был среди англичан один великан, сущий одержимый, он смело врезался в самую гущу наших лучников и принялся рубить их топором направо и налево. На храбреце не было даже кольчуги — только деревянный шлем, который он, по всему видать, выдолбил своими руками. Кто-то из нормандских рыцарей, завидев исполина, обрушил на его голову меч, так, что от удара шлем сполз ему на глаза. Англичанин не успел поднять руку, чтобы поправить шлем, как нормандец одним махом отрубил ее выше кисти. Вместе с рукой он потерял и топор. Кто-то из наших нагнулся за ним. И тут другой англичанин хватил его сверху гизармой, да так, что раскроил спину, точно трухлявый чурбан.

Еще один англичанин, быстроногий, как олень, принялся сокрушать лошадей, и те падали прямо на всадников, не успевавших высвободить ноги из стремян, и давили их, несчастных, насмерть. Подобравшись к нему, Роджер Монтгомери проткнул его копьем насквозь.

В этом кровавом кошмаре единственным слабым лучиком человечности была братская взаимовыручка. Друг не задумываясь готов был пожертвовать собой, только бы спасти товарища по оружию, брата или родственника, закрыв его грудью от чудовищных датских топоров; вассал бесстрашно бросался на врага, принимая на себя удар, предназначавшийся для сеньора. И здесь, как я уже говорил, примером всем был наш неустрашимый герцог: сколько воинов спас он в этой бойне, хотя спасенные даже не подозревали, что своею жизнью они обязаны только ему! Я собственными глазами видал, как Вильгельм де Мале, сир де Гравиль, случайно попал во вражье кольцо. Он остался без коня, щит его был разбит вдребезги. Его гибель стала бы невосполнимой потерей для знамени, которым он командовал. Но ему на выручку тут же бросился сир де Монфор — один — и вызволил товарища из окружения. Меч в его деснице крутился, подобно мельничному крылу, сокрушая всех, кому хватало дерзости встать на пути рыцаря.

— Гони их к морю! К морю! — ревели англичане — Пущай выхлебают его все до последней капли, жалкие трусы!

Как только англичане чувствовали, что одерживают верх, они принимались оскорблять нас по-всякому, но их злобное тявканье тотчас заглушал наш боевой клич.

Вот уже часа три как длилось побоище, и Удача все колебалась, не зная, на чью сторону склониться. Стена из щитов так и стояла неприступным заслоном, Гарольдов штандарт по-прежнему маячил на вершине холма, колыхаясь на ветру. Усталь и отчаяние мало-помалу овладевали даже самыми стойкими. Надобно было спешно что-то предпринимать! Сир Вильгельм, велев лучникам перестроиться в цепь, пустил их вперед. Нормандские стрелы одна за другой вонзались в щиты англичан, но пробить их насквозь не могли. Мгновение-другое — и неприятельские щиты ощетинились, точно громадные ежи, но саксонцы, схоронившиеся за ними, оставались целы и невредимы. Тогда Вильгельм скомандовал лучникам взять малость повыше, дабы увеличить дальность полета стрел — чтобы, пролетев поверх щитов, они поражали неприятеля прямо в головы. Подручные интенданта раздали лучникам полные кол

чаны. И стрелы шквалом обрушились на англичан, подобно ливню, гонимому ураганным ветром. Мы слышали только, как звенели тетивы, свистели стрелы и кричали раненые англичане. Их была тьма, и скоро на холме даже мертвому негде было упасть; но некоторые, все же устояв, продолжали отчаянно защищаться. Однако лучники сделали свое дело — стена, кажется, расступилась, и меж щитов теперь зияли довольно широкие бреши.

Вильгельм, скомандовав лучникам прекратить стрельбу, бросил на штурм конницу. Англичане безнадежно защищались, потом дрогнули и пустились наутек. Победа была за нами. Герцог искал глазами Гарольда. Он, как и мы, не знал, что Гарольд лежал уже бездыханный, с пронзенной насквозь головой— стрела угодила ему аккурат в глаз. Не знал он, что вместе с ним погибли и оба его брата, графы Герт и Леофвайн. И что у англичан больше не осталось ни одного военачальника, — впрочем, англичане и сами не ведали того. Сир Вильгельм хотел поднять низвергнутый вражий штандарт — и это едва не стоило ему жизни. На герцога кинулся саксонский рыцарь и так сильно рубанул его топором, что непременно убил бы, окажись половчее. От удара на шлеме Вильгельма образовалась глубокая вмятина, но шлем не раскололся — герцога качнуло в седле. Что сталось бы с ним, упади он наземь? Но он удержался в стременах и вскинул было меч. Англичанин пустился наутек. Его тотчас нагнали и проткнули сразу несколькими копьями.

Однако ж, как ни удивительно, битва еще не закончилась. Поражение Гарольдова войска внезапно едва не обернулось для нас трагедией. Англичане прекратили сопротивление и спасались бегством, наши, воспрянув духом, пустились за ними вслед и без всякой пощады добивали прямо на бегу. Земля покрывалась телами убитых и раненых. Ничто, казалось, уже не спасет беглецов. День мало-помалу клонился к вечеру, на широкий и глубокий, обрамленный густым кустарником ров, служивший укреплением неприятелю, легли первые сумерки. Нормандские рыцари, вовремя не разглядев его, не успели осадить лошадей и рухнули туда всем скопом, давя друг друга насмерть. Завидев, что с нормандцами случилось неладное, англичане остановились и, собравшись с силами, вновь двинули на нас.

Это трагическое происшествие запечатлено на вышивке под названием «Синий конь». Вот он, проклятый ров, куда попадали кони и люди; они силятся подняться, выбраться наружу, но страшная давка и сумятица прочно держит их в полоне. Там, на дне рва, нашли свою смерть многие нормандские рыцари, храбрейшие из храбрых. Тех, кого не задавили кони, у кого уцелели руки и ноги,— тех добили англичане. Там, на дне рва, оборвалась славная жизнь Эр-нуфля де Лэгля, друга моего отца. Это злополучное место мы потом окрестили Рвом дьявола— точнее и не скажешь.

В образовавшейся неразберихе наши было подумали, что из Лондона подоспело подкрепление, и уже повернули назад. Эсташ Булонский, видать, вконец ополоумев, вдруг велел своим дружинам отступить. И если б не Вильгельм, своею властью остановивший бегущих, наша победа непременно обернулась бы бесславным поражением. У герцога от копья остался лишь обрубок; он безжалостно колотил им по спинам трусов, но так, чтоб не ранить. Эсташ, ревевший, точно оголтелый, мгновенно смолк — удар, что получил он меж лопаток, был страшен, изо рта у него хлынула кровь, но он остался жив! Следом за тем герцог пустил вперед конницу, и та, обогнув растреклятый ров, рассеяла заново сплотившиеся ряды неприятеля. Уцелевшие англичане пустились бежать в сторону Лондона, однако почти все они полегли по дороге, не успев даже добраться до леса.

Трубы протрубили сбор. Надвигалась ночь, и герцог не хотел, чтобы войско разбрелось по округе. Спешившись, он взял под уздцы коня, четвертого за этот день, и отправился взглянуть на поле битвы. Готье Жиффар, удивившись его беспечности, осторожно заметил:

— Сир, что, если меж убитых или умирающих врагов затаился один, целый и невредимый? Вдруг он очертя голову бросится на вас, чтобы поквитаться за своих? Терять-то ему уж нечего!

— Готье,— ответствовал герцог,— коли Господу будет угодно, чтобы кто-то из англичан отомстил....

43