Вокруг света 1994-04, страница 30

мавританскими самоцветами; слитки испанского серебра валялись вперемежку с коринфскими краснофигур-ными амфорами; из-под обугленных сирийских халатов выглядывали смеющиеся обрядовые маски; осколками старинных этрусских ваз были усыпат ны шкуры африканских зверей...

Некоторые историки считают варварское уничтожение Карфагена беспричинным преступлением Рима. Действительно непонятно, почему целых полвека после окончания Второй пунической войны Рим молчаливо наблюдал за укреплением государства пунийцев, хотя имел возможность положить ему конец. Вместо этого римляне избрали тактику вялого поощрения агрессивных поползновений ну-мидийского царя Масиниссы, постепенно отхватывавшего у Карфагена плодородные земли и города. Похоже, что они хотели удушить противника чужими руками. Но Карфаген в руках Масиниссы был бы не менее грозен, чем в руках Ганнибала. Поэтому он был обречен.

В 149 году до н.э. Рим наложил на город новую контрибуцию: 200 тысяч боевых доспехов, 2 тысячи катапульт и все имевшиеся в наличии корабли. После того, как эти условия были выполнены, сенат неожиданно объявил приговор. Карфагеняне должны были покинуть родные места и поселиться в пятнадцати километрах от моря.

Приговоренный к смерти город решил бороться до конца. Отчаяние породило взрыв героизма и самопожертвования его защитников. Ежедневно в оружейных мастерских изготавливались сотни мечей, пик и щитов, тысячи стрел и метательных снарядов. Женщины жертвовали своими волосами, чтобы сплести из них веревки для катапульт.

Два года римская армия вела военные действия, безуспешно пытаясь взять неприступные укрепления Карфагена, пока во главе ее не был поставлен молодой консул Сципион Эмили-ан. Предпринятые им решительные действия прервали снабжение Карфагена с моря. Осада стала полной. Весной 146 года начался штурм.

Среди ближайшего окружения римского полководца был один из самых образованных людей того времени историк Полибий. Благодаря его записям, дошедшим до нас в переложении других хронистов, взятие столицы пунийцев известно в деталях.

Перед началом решающего наступления мистически настроенный Эмилиан произнес магическое заклинание. Он предрек, что боги, покрови-^. тельствующие Карфагену, отныне оставят его, а силы зла обрушат на город всю свою ярость."

Наступающие ринулись на морской порт и вскоре захватили его. Следующей была рыночная площадь. Потом пал храм Баал-Хаммона. Солдаты содрали со статуи бога золотое покрытие и тут же поделили его между собой.

Эмилиан гнал и гнал когорты наверх, к Бирсе, где находилась ставка

командующего гарнизоном Гасдруба-ла. На улицах шла жестокая сеча. Из-за скученности домов и обилия обороняющихся наступление грозило захлебнуться. Тогда консул отдал приказ жечь город и разбирать дома, чтобы освободить дорогу к вожделенной цитадели.

Вот как описывает дальнейшие события греческий историограф Аппи-ан: «Огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а люди не постепенно разбирали здания, но, навалившись все разом, обрушивали их. От этого грохот еще более усиливался, и все вместе с камнями вываливались на середину улиц, вперемешку и мертвые и живые, в большинстве старики, женщины и дети, которые прятались в укромных местах домов; одни раненые, другие полуобнаженные, они испускали жуткие вопли. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, испытывали огромные страдания, ломая кости и разбиваясь насмерть. Но этим их мучения не кончались; сборщики камней, которые топорами, секирами и крючьями оттаскивали упавшее и расчищали дорогу для пробегавших солдат, одни - топорами и секирами, другие - остриями крючьев выбрасывали мертвых и еще живых в ямы, таща их и переворачивая железом как бревна и камни. Люди, точно мусор, заполняли рвы... Лошади на скаку разбивали им лица и черепа, не потому что всадники этого хотели, но из-за спешки. По этой же причине так делали и сборщики камней; трудность войны, уверенность в близкой победе, быстрое передвижение войск, военные центурионы, пробегавшие мимо со своими отрядами, сменяя друг друга, - все это делало всех безумными и равнодушными к тому, что они видели».

Шесть дней и ночей продолжалась кровавая оргия. Со стен Бирсы Гасдру-бал наблюдал за тем, как сжимается вокруг цитадели огненное кольцо. Жрецы храма Эшмуна, возвышавшегося на вершине холма, обратились к богам. Но боги, как и предрек Эмилиан, отвернулись от Карфагена. Быть может, им снова понадобились кровавые жертвы, сотни мальчиков из знат

ных семейств, как в давние времена? Или Карфаген был наказан за чрезмерное стремление к богатству, к обладанию новыми землями, рабами, рудниками? Так или иначе, но молитвы жрецов не возымели действия и дым из священных курильниц напрасно возносился к небесам.

Римские тараны глухо били в стены Бирсы. Надежды на спасение не было.

По договоренности с Эмилианом Гасдрубал выпустил из цитадели 50 тысяч мужчин и женщин - мирных горожан. Их тут же взяли под стражу, чтобы обратить в рабов.

Узрев печальную участь сограждан, сдавшихся на милость победителей, защитники Бирсы заперлись в храме Эшмуна и подожгли его.

Жена Гасдрубала, до конца сохранившая присутствие духа, заколов своих сыновей, тоже нашла смерть в очищающем огне.

Окончательно потерявший мужество Гасдрубал, валяясь в ногах Эми-лиана, в числе первых взошедшего на холм, молил его о пощаде.

Потрясенный Эмилиан, знаток литературы, философии и истории, смотрел на языки пламени, охватившего величественный храм, и вспоминал старое предание о царице Дидоне, основательнице Карфагена. Она шагнула в костер, предпочтя умереть, но не остаться в руках африканского вождя.

Два трагических костра озарили историю Карфагена - ее начало и ее конец. Круг замкнулся: пунический Карфаген был разрушен.

Осматривая заповедник, я еще издали обратил внимание на белое сооружение с неровной поверхностью. Подойдя ближе, обнаружил, что передо мной своеобразный мемориал, представляющий собой бетонную стену выше человеческого роста, метров пятидесяти длиной, в которую вмурованы осколки минувшего: обнаженный торс мужчины, изогнутый в мучительном напряжении, обломок колонны с бороздками-канелюрами, змея, обвивающая ствол дерева, разорванный пополам цветок, голова какого-то мифологического животного... Все это напоминало некий архитектурный вариант «Герники» Пабло Пикассо, где мирная жизнь испанского городка, подвергшегося бомбардировке, разлетелась на отдельные кусочки...

Я медленно брел вдоль стены и записывал. Но скоро отказался от этой затеи, ибо здесь были сотни, тысячи повторяющихся деталей, которые вопили о своем прошлом бытии.

Чье-то бородатое лицо с несколько сонным выражением. Торс, вокруг которого обвивается туника с тщательно проработанными складками. Пухлая ножка ребенка. Глаз с вопросительно изогнутой бровью над ним. Рука с отбитыми пальцами. Затылок с веревочками волос, уложенными кружком. Кричащий рот... Не было конца и края этому многообразию тел, лиц, поз, застывших на последней стене Карфагена...

Тунис

28