Вокруг света 1994-05, страница 41

цев, облаченных в брюки и пиджаки, не стоит и внимание обращать.

Вовсе не так. Предмет этнографии — это все, что касается и нас с вами, в том числе и наша одежда. И — уверяю вас, читатель, — вы знаете о том, как одевался, скажем, ваш папа или дедушка в детстве, куда как меньше, чем о боевом наряде последнего из могикан.

ЧТО БЫЛО — БЫЛО

Позвольте объяснить вам, читатель, почему мы назвали этот скромный труд «Реквиемом по коротким штанам». Что за реквием? Шорты-то теперь носит каждый, кому не лень, без разбора возраста и пола. Это верно. Но дело в том, что шорты — это шорты. А короткие штаны — эпоха. Причем очень недавняя, но ушедшая от нас безвозвратно.

Не будем, однако, голословными, хотя и начнем издалека. Среди всех прочих функций одежды, о которых мы только что сказали, есть (скорее была) одна вроде бы не жизненно необходимая, но важная. Разделяющая людей по месту, занимаемому ими в жизни; назовем ее по-научному: дифференцирующая. Еще совсем недавно во многих местах закон и обычай сурово предписывали, кому что надевать положено, а кому — нет. И по одежде сразу можно было понять, с кем честь имеете. Во времена, которые помню я, законов о ношении одежды, естественно, уже не было. Но обычаи сохранялись. Я имею в виду сороковые-пя-тидесятые годы. В то время по одежде вы четко могли распознать социальный статус человека.

К примеру, человек в добротной полувоенной одежде, перепоясанной мужественным офицерским ремнем. Гимнастерка с отложным воротником, большие нагрудные карманы, в них — авторучка, атоидве. Зимой на ногах бурки —легкие и теплые фетровые сапожки с кожаными кантами и почти мушкетерскими отворотами. В остальные три времени года—хромовые сапоги. Можно не сомневаться — перед вами работник райкома, или райисполкома, или хозяйственный руководитель. Все одно — начальник. Мода эта несомненно пошла от вождей и комиссаров послереволюционных лет (вспомните в кино: Сталин, Свердлов, Киров). Вожди к тому времени кто уже умер, а кто надел мундир с погонами, но у среднего и нижнего звена костюм сохранился. И надолго.

То, что это шло в основном от вождей, подтверждают мои наблюдения за областными и районными начальниками в Узбекистане. Там они отличались консерватизмом, спаянностью и дисциплиной. Так вот: до войны они носили ста-линскиефуражки, потом, сохранивполуво-енные одежды, дополнили их национальным колоритом, сменив фуражки на тюбетейки. А потом — при Хрущеве, не любившем Сталина, но любившем украинские вышитые сорочки, — все узбекские начальники обзавелись украинскими «вышиванками», белизна которых оттеняла их смуглые и добродушные кыпчакские лица.

Начал я с одеянияначальников по одной причине. Никто не предписывал им форму одежды, но человек, одетый иначе, выглядел бы среди них белой вороной. Но ведь никто и не запрещал никому другому приобрести себе такой же

геройский полувоенный комплект. Однако такие добровольцы тоже встречались крайне редко. В рабочей среде их могли спросить грубовато: «Ты что, Семеныч, в начальники заделался? » В интеллигентской могли (про себя) усомниться: действительно ли вы врач-педиатр? А в дисциплинированном Узбекистане старшие товарищи спросили бы напрямую: «Товарш Мамадалиев, вы пощему не по форме одежда одеты?»

Но и наряды лиц социально рядового со става разнились между собой. Вроде жили люди в одних и тех же коммунальных квартирах, имели примерно одинаковый уровень доходов, а одевались по-разному. Каждый сверчок старался соответствовать своему шестку или, как бы выразились ученые мужи, своей референтной группе.

Возьмите, к примеру, шляпу, на наших глазах ставшую образцом вопиющей старомодности. Рабочий класс шляп не носил, он предпочитал кепки. Зато среди интеллигенции кепок не носили даже киношники, но шляпа была обязательным элементом наряда, особенно по торжественным случаям. И бриллиант трамвайного фольклора «А еще в шляпе!» имел совершенно точный смысл. Переводить его следует так: «Как вам не стыдно так малокультурно себя вести, в то время как, судя по вашему костюму, вы претендуете на то, что вы образованный человек».

Не проник еще в рабочую, а тем более крестьянскую среду галстук. Зато учитель на уроке, или инженер в КБ, или (данет, такие бывало!) преподаватель вуза без галстука был немыслим. Место, занимаемое человеком в жизни, четко отражалось в его костюме, и переход на следующую ступень отражался в нем тоже. И в фильме (из тех, что тогда выпускали) герой, проделавший путь от деревенского паренька в сапогах и косоворотке до инженера, обязательно приезжал в родные места в пиджаке и галстуке. Зато сельчане по этому радостному случаю разодевались в народные костюмы столь живописные, что побледнеть мог даже хор Пятницкого. Так, впрочем, бывало только в кино.

В толпе сразу можно было узнать пожилого профессора — название общее для всех ученых людей. Он шествовал в потертом пальто с котиковым воротником, в котиковой же конической шапке, и обязательно в калошах. И рука его сжимала ручку обшарпанного кожаного портфеля с серебряной табличкой: «Дорогому профессору Виталию Евгеньевичу Спасокукоцкому от сотрудников кафедры в день 60-летия».

В парикмахерских дамам делали шестимесячную завивку, но большинство недавних горожанок по деревенской еще привычке скручивали волосы сзади в пучок. И автор этих строк был потрясен в самом начале пятидесятых, увидев в Риге уборщицу с тщательно уложенной прической. Там же я впервые увидел женщину в брюках. Мне это не понравилось. Я уже тогда был консерватором.

И одежда наша была консервативна и сильно отличалась от той, что распространилась по всему миру, включая и западные пределы социалистического лагеря. В 1957 году, примерно за полгода до Фестиваля молодежи в Москве, первого массового свидания наших граждан с заграницей, власти

решили приодеть население. В Москву завезли множество неплохой и дешевой одежды из ГДР и Чехословакии. И с этого времени стиль и форма нашей одежды стали изменяться, сначала медленно, а потом все быстрее и стремительнее, становясь неотличимыми от западной. А точнее — всемирной.

И ныне вы не отличите мясника от члена-корреспондента, провинциала от москвича.^А также сына от папы, а то и деда. Тот в джинсах, этот в джинсах — и дедуля туда же. Мальчик в шортах и майке, папа в шортах и майке, мама — в шортах и майке. Дед — старый черт — тоже в шортах и майке. Бабушки в массе, правда, пока держатся. Я разве что? В сущности, очень демократично, да и удобно летом.

Не хочу давать никаких оценок: демократизме одежде, какиво всем другом, имеет свои плюсы и минусы. Но когда вы должны что-то заслужить — пусть даже тем, что достигаете определенного возраста, в чем нет ни малейшей вашей заслуги, — это «что-то» приобретает особый смысл, весьма тешащий ваше сознание и ставящий на место тех, кто этого еще не достиг. И это дисциплинирует все общество. В этом, кстати, и заключался еще один смысл одежды: она была знаком пересечения определенного рубежа, после которого вы имеете законное право на скромное, но заслуженное отличие.

У одного мыслителя я прочел поразившее меня высказывание о порядке:

«Мальчики должны быть в коротких штанишках, девочки — в юбках, господа — в галстуках, а дамы — в чулках».

Размышляя над ним, я понял, что мыслитель вовсе не требует от отроков ходить с голыми ногами по глубокому снегу. Пусть наденут что угодно, подходящее по погоде. Главное — чтобы помнили свое присущее мальчику место. То же относится и к галстуку: есть случаи, когда папа —то есть взрослый человек — должен быть в галстуке. А мамам и дочкам нельзя забывать, что они — женщины. Я с этим высказыванием полностью согласен. (Признаться вам, я его сам и придумал).

Об одежде взрослых тех времен я могу судить лишь по своим воспоминаниям, но — будучи тогда школьником — о смысле, который вкладывали взрослые в свою одежду, лишь догадываюсь. Зато у детей все было яснее и нагляднее, и об этом я сужу по личному опыту. Детский мир ведь строго вертикально организован: все десятиклассники сильнее и опытнее всех первоклассников, а шестиклассники, не очень отличаясь, скажем, от семиклассников, — тоже не одно и то же с ними. А потому многие привычки и понятия, отпавшие в мире взрослых, долго еще продолжают свое существование среди детей.

Так вот, джинсы и шорты может надеть каждый. Из коротких штанов надо было вырасти.

Точнее говоря: дорасти до брюк.

НЕМНОГО НОСТАЛЬГИИ...

Не верьте, благосклонный читатель, особенно если вы молоды, рассказам старших, вспоминающих золотые времена собственной юности.

— Экие вы, — говорит старший, — никаких мыслей, одни тряпки на уме.

39