Вокруг света 1994-07, страница 32
над ера, один канонир, слуга мастера и один матрос. 8 декабря умер капитан-командор Беринг, а днем позже - подшкипер Хотяинцов, бывший ранее его адъютантом. Наконец 8 января скончался последний из нашего экипажа, кому суждено было умереть, а именно прапорщик Лагунов, тринадцатый по счету. ...Покойный капитан-командор Витус Беринг был по рождению датчанин, по вере праведный и благочестивый христианин, по поведению благовоспитанный, дружелюбный, спокойный человек, по этой причине любимый всею командою, снизу доверху. Мы похоронили его на следующий день рядом с нашим пристанищем по обряду, принятому нашей церковью. Там он и лежит между своим адъютантом, комиссаром и гренадерами. При отплытии мы поставили деревянный крест, чтобы отметить его могилу, который, по обычаю русских в Сибири, в то же время является знаком новой земли, ставшей владением Российской Империи...1 После смерти капитана-командора мы, благодарение Богу, настолько преуспели, что вся команда смогла найти убежище от нападок зимы в пяти землянках. Все они стояли бок о бок, на месте, первоначально выбранном нами для жилья, и назывались следующим образом: казарма, юрта лейтенанта, жилище мое, Алексея Иванова и юрта Луки Алексеева. Перед каждым жилищем стояло несколько бочек, в них, по отсутствии амбара, мы могли сохранять наши мясные припасы от песцов, а также козлы, на которых развешивали одежду, выстиранное белье и все, что угодно. Теперь, когда смерть отступила, люди понемногу начали восстанавливать силы, и в день Святого Рождества многие опять были здоровы, в основном благодаря превосходной воде, мясу различных морских животных и отдыху; единственным нашим стремлением было продержаться зиму и набраться сил, чтобы весной еще усерднее приняться за труды, способствующие нашему возвращению. Для достижения этой цели следовало решить три основные задачи, первой из них, по причине недостатка провизии, была добыча морских животных, чтобы мы могли кормиться их мясом. Хлеб же, напротив, служил лакомством. С половины ноября до начала мая каждый получал в месяц по 30 фунтов муки и несколько фунтов ячневой крупы, но последней хватило всего на два месяца. В мае и июне каждый Этот крест не существовал уже в начале XIX века. В 1880 году был поставлен новый памятный крест, но совсем в другом месте, которое долгое время ошибочно считалось могилой Беринга — вплоть до 1991 года, когда экспедиция «Беринг-91» обнаружила захоронение капитана-командора и его сподвижников. получал всего по 20 фунтов муки. В июле и августе кончились даже эти припасы, и нам пришлось довольствоваться одним мясом, потому что, с всеобщего согласия, мы отложили 25 пудов муки на дорогу до Камчатки. Тем не менее, благодаря нашей экономии и бережливости получилось так, что с начала и до конца мы ни дня не оставались вовсе без хлеба и каждая юрта смогла заготовить на дорогу столько сухарей, что половину мы привезли с собой в порт, а из 25 пудов муки по дороге израсходовали только 5. Беда была с мукой. Слежавшись за два или три года в кожаных мешках, она совершенно промокла, когда судно выбросило на мель. Лежа долгое время в соленой воде, она стала отдавать самыми разными материалами, имевшимися на корабле — порохом и всяким хламом, и ее приходилось употреблять без особых анатомических теорий. Сначала, пока мы к ней не привыкли, у нас так пучило животы, что они гремели, как барабаны. Поскольку у нас не было печи, мы не могли и не хотели выпекать хлеб из-за лишних хлопот. Вместо этого каждый день жарили свежие сибирские калачи или пирожки в тюленьем или китовом жире, а впоследствии в жире морских коров. За едой они выдавались каждому по счету. Лишь по истечении двенадцати месяцев мы вновь поели хлеба, когда незадолго до отплытия построили две печи для заготовки пищи на дорогу. Я и другие, добывавшие провиант, передавали его в общий котел и после этого получали ту же долю, что и остальные. ... В ноябре и декабре мы убивали морских выдр на Бобровом поле и у Козловой речки, в трех-четырех верстах от наших жилищ; в январе — у Китовой речки, в шести-восьми верстах; в феврале - у Усов и Большой Лайды, в двадцати-тридцати верстах. В марте, апреле и в последующие месяцы, когда морские выдры полностью исчезли к северу от наших жилищ, мы переходили на южную сторону земли и приносили выдр за двенадцать, двадцать, тридцать и даже сорок верст. Наша охота на этих животных происходила следующим образом: во все времена года, однако более зимой, чем летом, эти животные выходят из моря на сушу спать, отдыхать и играть друг с другом. При малой воде они лежат на скалах и осушенном песчаном берегу, при большой воде — на суше, на траве или в снегу, в четверти, половине или даже целой версте от берега, но чаще рядом с ним. Поскольку на этом необитаемом острове они никогда не видели человека и не испытывали перед ним страха, то чувствовали себя в полной безопасности, занимались венериными играми на суше и приводили туда »своих детенышей; тогда как на Кам чатке и на Курильских островах они выходят на берег очень редко или не выходят вовсе. В лунные вечера и ночи мы обычно отправлялись вдвоем, втроем или вчетвером, вооруженные длинными и прочными березовыми жердями. Осторожно шли по берегу, сколько возможно, против ветра, внимательно глядя по сторонам. Когда мы видели лежащее или спящее животное, один из нас очень осторожно приближался к нему, даже подползал. Тем временем другие отрезали животному путь к морю. Как только к нему подкрадывались столь близко, что его можно было достигнуть в несколько прыжков, один из нас внезапно вскакивал и забивал его до смерти частыми ударами по голове. Если животное убегало до того, как к нему подкрадывались, остальные преследовали его, отгоняя от моря, теснее смыкаясь на бегу вокруг него, пока оно, как бы проворно ни убегало, наконец не выдыхалось и попадало к нам в руки. Но если, как случалось часто, нам встречалось целое стадо, каждый из нас выбирал одно животное рядом с собой, и тогда дело шло еще лучше. Вначале нам не нужно было особого внимания, хитрости и проворства, поскольку животными был полон весь берег и они чувствовали себя в полной безопасности. Но потом они так хорошо распознали наши повадки, что мы замечали, как они выходят на берег пугливо, с величайшей осторожностью; сначала они оглядывались по сторонам и во все стороны поворачивали носы, чтобы по запаху почувствовать, что скрыто от их глаз. Даже после того, как они долго озирались и решали отдохнуть, они порой снова вскакивали, словно от страха, снова осматривались или уходили обратно в море. Где бы ни лежало стадо, оно повсюду выставляло дозорных. Злобные песцы, которые намеренно поднимали их от сна и заставляли настораживаться, также служили нам помехой. Из-за них нам все время приходилось искать новые места, чтобы выслеживать выдр, уходить на охоту все дальше, предпочитать темные ночи светлым, а неблагоприятную погоду — спокойной. Однако, несмотря на все трудности, с 6 ноября 1741 года по 17 августа 1742 года мы убили более 700 животных, съели их и в подтверждение забрали шкуры на Камчатку. Но, поскольку мы порой убивали их без нужды, только из-за шкур, часто бросая и мясо, и шкуры, если они были недостаточно черны, дошло до того, что мы потеряли всякую надежду построить судно. Потому что весной, когда провиант был уже съеден и начались работы, эти животные были уже полностью вытеснены на пятьдесят верст к северу. Мы довольствовались тюленями. Однако они были слишком хитры, 30 |
