Вокруг света 1994-08, страница 59

ров-мужчин к своим женщинам. Мужчины-гуры в силу первобытной натуры определенно склонны к кочевому образу жизни, но я нисколько не сомневаюсь, что именно для защиты своих женщин они воздвигли такие звероподобные груды камня и укрылись за ними.

Слабый пол, тщательно оберегаемый от опасностей и тяжелой работы — пожизненной доли земных женщин варварских племен, — естественным образом превратился в процессе эволюционного развития в тот тип женщин, о котором я уже упоминал. Мужчины вели невероятно активный и напряженный образ жизни. Их существование было жестокой борьбой за выживание с тех самых пор, когда первая обезьяна стала передвигаться на Альмарике на двух задних конечностях. И они эволюционировали в особый тип, соответствующий их нуждам. Их характерный внешний вид — не результат дегенерации или недоразвитости. Они, несомненно, представляют собой чрезвычайно специализированный тип людей, полностью адаптированный к тому дикому образу жизни, который ведут.

Поскольку мужчины, рискуя жизнью, принимают на себя все опасности и ответственность, то, естественно, обладают и полной властью. Голос женщины-гурянки не имеет никакого веса в вопросах ушэавления городом и племенем. Власть супруга над ней безгранична. Лишь в случае притеснений со стороны мужа она может пожаловаться вождю или Совету. Ее свобода ограничена, немногие из женщин когда-либо хотя бы на шаг выходили за пределы города, в котором родились, если их не похищали при набеге.

Все же их доля не так уж несчастна, как может показаться. Я уже говорил, что одной из характерных черт мужчин-гуров является их неистовая любовь к своим женщинам. Дурное обращение с ними крайне редко и не приветствуется в племени.

Моногамия является правилом. Гуры не расположены к целованию ручек, приятным комплиментам и прочим внешним проявлениям рыцарства, но в их обращении с женщинами присутствуют справедливость и грубоватая доброта, что-то похожее на отношения колонистов, заселявших запад Американского континента.

У женщин-гурянок немного обязанностей, заключающихся в основном в рождении и воспитании детей. Они не выполняют никакой обременительной работы, если не считать таковой выделку шелка из растений. Они обладают музыкальными способностями и, напевая, играют на небольшом струнном инструменте, напоминающем лютню. Они гораздо находчивее мужчин и в отличие от них очень впечатлительны. Они остроумны, веселы, ласковы, игривы и послушны. У них свои развлечения, и они никогда не задумываются над тем, что время тянется мучительно долго. Как правило, женщину нельзя уговорить выйти за пределы городских стен. Она хорошо знает об опасностях, окружающих город, и довольствуется защитой своего жестокого супруга и его товарищей.

Мужчины же, как я уже говорил, во многом похожи на земных варваров, некоторыми чертами напоминая древних викингов. Они честны, презирают воровство и обман. Получают наслаждение от войны и охоты, но при этом не проявляют чрезмерной жестокости, за исключением тех случаев, когда приходят в исступление от ярости и превращаются в неудержимых дьяволов. Они грубоваты в общении и манерах, легко раздражаются, но и быстро мирятся, если только перед ними не заклятый враг. У них своеобразное, хотя и грубоватое, чувство юмора, дикая привязанность к племени и городу и страсть к личной свободе.

Вооружение их состоит из мечей, кинжалов, копий и бьющего на небольшое расстояние однозарядного ружья, похожего на карабин. В качестве воспламеняющегося материала используется вещество, отличное от известного нам пороха. Оно обладает ударными и взрывными свойствами, его аналог на Земле неизвестен. Пуля изготавливается из металла, очень похожего на свинец. Это огнестрельное оружие применялось главным образом в сражениях против людей; для охоты чаще использовались луки и стрелы.

В городе редко находится одновременно большое количество воинов, так как отряды охотников постоянно отправляются за добычей в дальние походы. На охоту обычно уходят недели, а то и месяцы. Но в городе всегда есть тысяча воинов для отражения возможной атаки, хотя гуры не так уж часто осаждают города неприятелей. Подобные крепости трудно штурмовать, а тем более взять измором,

ибо в пределах городских стен жители производят вполне достаточно продуктов и в каждом городе есть обильный источник чистой воды. Часто в поисках добычи охотники забирались в Холмы, где я жил раньше. Считалось, что там больше форм свирепой животной жизни, чем в любых других местах планеты. Сильные отряды самых отважных охотников отправлялись в Холмы, но редко оставались там на срок более нескольких дней. Тот факт, что я несколько месяцев жил в Холмах один, снискал у воинов-дикарей куда больше уважения и восхищения, чем победа в схватке с Гхором.

О, я многое узнал об Альмарике. Поскольку это хроника, я не могу не остановиться на образе жизни и традициях гуров. Многое мне рассказали, еще больше узнал я сам. Гуры не были первыми на Альмарике, хотя и считали себя таковыми. Мне рассказывали о древних руинах — сами гуры так никогда не строили — следах исчезнувших рас, существовавших, по их мнению, в одно время с их отдаленными предками; впрочем, думаю, они достигли расцвета и исчезли задолго до того, как первый гур начал сваливать в кучу камни для постройки своего первобытного города. Каким образом я узнал то, о чем не знал ни один гур, — это отдельная глава моей необыкновенной истории.

Среди прочего гуры упоминали в своих рассказах о страшных, доживших до наших дней нечеловеческих существах. Они имели в виду ягов — ужасной расе крылатых черных людей, обитавших далеко на юге вблизи Пояса, в мрачном городе Югга; этот зловещий город находился на горе Ютла на берегу реки Йоф; страна их называлась Ягг, и на ее землю не ступала нога человека. Если верить тому, что говорят гуры, яги — не люди, а настоящие дьяволы в человеческом обличье. Из Югги они совершают периодические налеты, вырезая и выжигая на своем пути все и вся, захватывая молодых гурянок в рабство, причем что они делали с ними дальше, гуры не знали, так как никто еще никогда оттуда не возвращался. Некоторые полагали, что женщин приносят в жертву монстру, почитаемому ягами за божество, хотя другие клялись, что эти дьяволы не поклонялись ни богу, ни черту, а только самим себе. Было известно только одно: ими правила черная королева по имени Ясмина; она царствовала на зловещей горе Югла более тысячи лет; вид одной ее тени заставлял людей содрогаться от страха.

Гуры рассказывали мне и о других вещах, таинственных и ужасных: о чудовищах с собачьими головами, скрывающихся под руинами безымянных городов; о крадущихся в ночи и сотрясающих землю исполинах; об огнях, проносящихся по темному небосклону словно пылающие летучие мыши; об обитающих в полуночных лесах чешуйчатых ползающих тварях, подстерегающих людей в сырых чащобах.

О™ рассказывали об огромных летучих мышах, чей хохот сводит человека с ума, и о сухопарых изможденных призраках, неуклюже передвигающихся в сумраке холмов. Я услышал о таких вещах, которые никогда даже не снились людям моей родной планеты. Да, жизнь на Альмарике развивалась странными путями, и естественная (привычная нам) форма жизни не является здесь единственной.

Но ни услышанные, ни увиденные кошмары не нарушали моей спокойной жизни и оставались на своих местах; впрочем, я и так уже слишком затянул свой рассказ. Но потерпите немного, ведь события на Альмарике быстро сменяются одно другим, и мое повествование вскоре пойдет не менее быстро.

Несколько месяцев я провел в городе, привыкая к жизни, состоящей из охоты и пиршеств, бражничая и участвуя в потасовках наравне с мужчинами Котха. В отличие от Земли здесь на образ жизни не накладываются никакие ограничения и рамки. Хоть я и не пробовал пока свои силы ни в одной войне с враждебными племенами, все же в городе было достаточно рукопашных схваток: в дружеских потасовках и пьяных ссорах, когда дерущиеся, заглотив содержимое своих пенящихся кубков, с ревом обрушивались на соперников через залитые пивом столы. Я веселился и бражничал напропалую. Здесь, как и среди Холмов, я дал волю всей своей силе; но в отличие от прошлых скитаний по Холмам у меня было человеческое, дружеское общение, устраивающее мой склад характера. Я не ощущал никакои потребности в искусстве, литературе или интеллектуальных занятиях; я охотился, пил и дрался; я распростер свои массивные руки и вцепился в жизнь как ненасытный обжора. И все же, упиваясь жизнью и работая кулаками, я не забывал о стройной фигурке, так терпеливо сидевшей в зале Совета, когда решалась моя судьба.

57