Вокруг света 1994-09, страница 36

Вокруг света 1994-09, страница 36

Зады, то есть Бакс. Это действительно земля задов тех колледжей, которые находятся на той стороне реки. Кстати, там и мой колледж. Ой! Что это? На флашггоКе над моим колледжем наполовину приспущен флаг. Это значит, что кто-то из членов колледжа, по-видимому, старых членов, вроде меня, умер. В обычные дни флагов нет...

Мы замолчали и некоторое время шли молча. А потом Дэвид заговорил снова, но теперь о себе. Оказалось, родители Дэвида родом из южной России, отец — еврей, бежал в начале века оттуда, спасаясь от еврейских погромов; мать — русская, жена тоже русская, ее зовут Катя, поэтому семья сохранила русский язык и интерес к России. — Глядя на то, что переживает сейчас ваша страна, ваша наука,— размышлял Дэвид, — я вспоминаю историю Кембриджа, который за много веков своего существования знал и взлеты, и падения, с Она учит смотреть на историю науки в перспективе. И с такой точки зрения, то, что творится сейчас в России, — это всего лишь песчинка в масштабе времён, в которых работает Большая История. Все пройдет почти без следа, и через десятки лет о тех трудностях, которые испытывает ныне ваша наука, все забудут. Надо только не бросать ее, хотя бы немногим остаться верным ей. Этому учит опыт Кембриджа.

Вот так, незаметно, беседуя, подошли мы к старинной стене с маленькой калиточкой — боковым входом в колледж Дэвида.

Как член колледжа, Дэвид и здесь имел некоторые привилегии. Большинство из них носит в какой-то степени несовременный, скорее средневековый, символический характер. Например, если вы увидите, что по стриженому газону в центре каре зданий колледжа идет человек, — это значит, он член колледжа. Всякий другой, идя по такому же газону, совершает большое (по местным меркам) преступление. Другие привилегии очень даже существенны. Например, если вы в старости оказались в одиночестве, вам всегда кров и еда в колледже обеспечены. Если хотите, можете жить здесь до смерти и будете иметь три раза в день питание, включая фешенебельный ужин, никто не возьмет с вас ни пенса. Раньше многие ученые были одинокие люди, они же были монахи. Ну а сейчас мало кто пользуется этой привилегией...

— Так вы хотели бы разузнать, как жил здесь Петр Леонидович? — неожиданно спросил Дэвид. — Посоветую купить для начала нашу книгу о Капице. Она продается сейчас в одном очень маленьком магазинчике, правда, почему-то в Кембридже мало покупают такие книги.

Еще до встречи с Дэвидом я заходил в огромный, шикарный книжный магазин и спросил книгу о Резерфорде. Продавец не знал Резерфорда. Только когда я объяснил, кто это, он сказал: «А, да, да, конечно, вспоминаю. Давайте посмотрим на компьютерной картотеке». Он поиграл клавишами, всмотрелся в зеленоватый экран: «О, он давно умер, поэтому у нас и нет о нем ничего».

— А о Фарадее у вас есть что-нибудь? — спросил я, помня, что тот умер почти на сто лет раньше Резерфорда.

— О! О Фарадее у нас очень много, — обрадовался продавец. — У нас

есть много книг о Ньютоне, об Эйнштейне, о многих ученых.

И я понял, в чем дело. Даже ученые калибра Резерфорда в условиях Кембриджа обречены на сравнительно малую известность, быстрое забвение, загороженные огромным числом еще более крупных величин, работавших и живших в этой стране и в этих местах.

— Пойдемте со мной, я покажу вам тот маленький магазинчик на улочке такой ширины, что на ней не разъедутся два велосипедйста. Иначе вы никогда не найдете эту книгу. Да мне и самому надо купить еще несколько экземпляров для подарков. К сожалению, она стоит страшно дешево, до неприличия дешево, потому что ту цену, за которую мы собирались ее продавать, нам никто не дал. И книга продается сейчас как то, что вы называете неликвид...

— А теперь, — сказал Дэвид, — о самом Капице. Прежде всего вам надо познакомиться с Кавендишской лабораторией, в которой в 1922 году начал работать молодой Петр Леонидович, когда Резерфорд взял его к себе в помощники. И, конечно, вы должны осмотреть не только ее фасад — красивую арку, но и пройти под эту арку, похожую на вход в колледж. Внутри вы увидите привычный уже по другим колледжам квадратный, довольно большой двор в обрамлении других зданий, образующих знакомое вам каре. Только в этом дворе нет обычного для крлледжей зеленого газона. Вся центральная часть двора занята длинным двухэтажным строением из светлого кирпича, резко диссонирующим со старинной архитектурой окружающих зданий. По замыслу архитектора, фасадом этого длинного здания является его узкая по-модернистски закругленная сторона, смотрящая на арку входа. Вы увидите элегантные высокие двери, ведущие внутрь здания, странно отличающегося очень легкой крышей, приподнятой над строением так, что образуется как бы сплошная, во всю длину, мансарда-терраса. Это здание и есть лаборатория, которую разрешил Капице построить для себя сам Резерфорд, глава Кавендишской лаборатории. Лаборатория Капицы создавалась на средства одного из промышленников-меценатов — Людвига Монда. Поэтому она известна была как Мондовская лаборатория. В ней Капица создавал магнитные поля колоссальной для того времени силы и исследовал в них поведение различных материалов...

Дэвид рассказал, что Капица был, конечно же, очень благодарен за эту лабораторию своему учителю и в память о нем нанял одного из своих друзей и -очень хорошего модного тогда скульптора, художника и писателя Эрина Гил-ла, попросив его изобразить на наружной стене крокодила. Именно этой кличкой назвал Петр Леонидович как-то в письме своей матери Резерфорда. Он назвал его так потому, что в первое время пребывания в Кембридже очень боялся своего грозного, шумливого шефа. Иногда ему казалось, что шеф в припадке гнева может просто откусить ему голову, — писал он шутливо матери.

Потом Капица назвал Резерфорда кличкой Крокодил в присутствии своих коллег, и внезапно кличка эта приклеилась, прилипла к Резерфорду так, что

все стали сначала за глаза, а потом иногда и в глаза называть его так; прозвище окончательно получило как бы официальный статус, когда изображение крокодила появилось на стене Мондовской лаборатории.

Есть разные версии, почему прилипла кличка Крокодил, которую придумал Капица Резерфорду. «Я лично думаю, — сказал Дэвид, — что это связано с тем, что появлению Резерфорда всегда предшествовали тяжелые шаги, громкий голос; он никогда не появлялся внезапно, чем в какой-то мере предупреждал страх сотрудников лаборатории. И этим Резерфорд очень напоминал крокодила из удивительной сказки о Питере Пене...»

Забегая вперед, скажу, что после разговора с Дэвидом я прочел сказку о Питере Пене — ведь в детстве ни я, ни мои дети, да и никто из нас не читал книгу, которую знал каждый английский мальчик. Оказалось, что Питер Пен — летающий волшебный мальчик, который с друзьями переживает массу приключений на сказочном острове. За ними охотятся дикари и пираты, а за теми и этими огромный кровожадный крокодил. Питер Пен отрубает руку предводителю пиратов, ее проглатывает крокодил. Но, на крокодилову беду, на отрубленной руке пирата были часы, и они, тикая в его пузе, с тех пор предупреждают о его приближении...

Вот так иди примерно так беседовали мы в тот раз с первым учеником Капицы, которого я встретил в Кембридже.

Помолчав, Дэвид опять переменил тему и сказал:

— Вы занимались исследованием Антарктиды, и вам, наверное, будет интересно узнать, что членом моего колледжа, который называется «Кикс-Колледж», был когда-то один из спутников капитана Скотта, побывавший с ним на Южном полюсе, доктор Вилсон — друг Скотта и врач его экспедиции. В свой поход на полюс Вилсон взял маленький флаг нашего колледжа, который и поднял на Южном полюсе. Этот флаг потом нашли на теле погибшего билсона. Сейчас он хранится в актовом зале колледжа среди самых почетных реликвий. Пойдемте, я покажу вам этот зал и этот флаг...

Когда я вернулся к себе в институт, меня ждал сюрприз. После вечернего чая мы с Гордоном вышли на улицу, и он вдруг сказал:

— Знаешь, Игорь, я в этот уик-энд разбирался в одном из своих гаражей и нашел там старый велосипед, который когда-то купил еще в Австралии. Уже много лет на нем никто не ездил, потому что у меня и у жены есть новые. Но я выкатил его в воскресенье, чуть почистил, надул колеса — и, оказалось, он прекрасно ездит. Возьми его себе, пока ты в Кембридже. У машины этой только одно неудобство — слишком маленькие колеса. Я бы назвал их не колесами, а колесиками. Но для небольших поездок она вполне хорошая. — И он протянул мне ключ от цепи, которой велосипед был прикован к чему-то неподвижному.

— Только никогда и ни при каких обстоятельствах не оставляй велосипед неприкованным даже на минуту, — сказл Робин. — Его тут же уведут. Ты