Вокруг света 1995-04, страница 53— Да. Все это время я пытался классифицировать бумаги, не зная архивного дела, — действовал наугад. Сначала собрал документы по датам, потом разделил по почеркам. Однажды нашел небольшой ящик, закрытый на замок. Сбив замок, обнаружил в ящике все театральные пьесы маркиза и две новеллы — «Изабеллу Бевьерскую» и «Аделаиду Брунсвикскую» и какие-то письма. Потом отыскал сумку, тоже под замком, и тоже с письмами маркиза. Но, конечно, в то время я еще не различал его почерк, так что оценил все это гораздо позже. — И что вы почувствовали, открыв сундуки, хранившие в течение полутора веков тайну «странного» маркиза? — Я был просто потрясен... «...УЖАСЫ ВОЙНЫ НЕ СРАВНЯТСЯ ДАЖЕ С САМЫМИ ЖУТКИМИ ФАНТАЗИЯМИ МАРКИЗА» — А какое впечатление произвели на вас литературные произведения маркиза? — Повторяю, я предпочитаю его письма. — Ну а «120 дней Содома» вас не шокировали? — Нет, не шокировали. — Благодаря Жильберу Лели и хранителю Венсеннского музея, которые помогли вам взглянуть на графа с другой, человеческой стороны? — Да, и это тоже... но было и другое, что помогло мне понять маркиза. Однако это слишком личное. — Граф замолкает, медленно отпивая вино. Видно, что его мысли где-то очень далеко. Он долго и рассеянно смотрит на быструю воду, журчащую у наших ног, потом добавляет: — Все, о чем я вам рассказал, происходило в конце сороковых — начале пятидесятых годов. — Значит, после второй мировой войны? -Да. — А что вы делали во время войны? Опять молчание. Наконец граф решается: — Это было невыносимо, — тихо говорит он, — даже вспоминать страшно. Я не хотел работать в Германии, помогать нацистам. Прятался, потом попал в Сопротивление. Но меня кто-то предал, я оказался в гестапо — и меня отправили в концлагерь в Германию. Там я провел, точнее старался выжить, полтора года. — Вас пытали? — А как вы думаете? Как и всех остальных. В лагере я потерял легкое, не говоря уже о прочих ужасах. После полутора лет несчастий я оказался на Украине, где провел полгода — шесть самых страшных месяцев в моей жизни. Не хочу об этом рассказывать, но поверьте, за полтора года немецкого концлагеря я не пережил и сотой доли того, что перенес на Украине. И все-таки выжил. — Эти раны так и не зарубцевались? — Нет, и не зарубцуются никогда! Снова тягостное молчание. — Потом мы бежали: нам так хотелось вернуться на родину. Мы пробирались во Францию тайком. Днем спали, а ночью шли. Сознаюсь, по дороге мы совершали отвратительные поступки, чтобы раздобыть еду. Просто еду. Наконец перешли какую-то границу (не знаю, чью) и здесь нам сказали, что война закончилась. Нас арестовала американская военная полиция — американцы не поверили, что мы бежали с Украины, сначала думали, что мы — шпионы. Но все уладилось, и нас отправили во Францию — уже поездом. В Париже я увидел свою мать. Она не могла поверить, что это существо в инвалидной коляске, весившее 35 килограммов, — ее сын. Да, в двадцать пять лет я уже не был молодым человеком, а больше походил на грешника, чудом воскресшего из ада. — Так об этом вы намеренно умолчали вчера? — Да. Потому что вы даже не представляете, что может позволить себе человек, охваченный безумием войны... Теперь вы понимаете, что после всего, что я пережил, никакие «120 дней Содома» не могли меня шокировать. — А если бы вы прочли эту книгу лет в шестнадцать — какая была бы ваша реакция? — Я бы ужаснулся и вычеркнул маркиза из своей памяти, как это сделали мои предки. — А тогда, после войны, все пережитое помогло вам взглянуть на маркиза с другой стороны? — Да. Маркиз не придумал ничего нового, все уже было до него и продолжает существовать и поныне. Он был одним из немногих писателей, которые способны описать все темные стороны человеческой души. Вот почему я считаю, что употреблять термин «садистский» рядом с именем маркиза, неправомерно. — А слово «садист» — табу в вашей семье? — В нашей семье мы никогда не произносили это слово... ПИТЕР ВАЙС И САЛЬВАДОР ДАЛИ — Да, Сальвадор Дали обожал маркиза де Сада Мы с Дали часто встречались в шестидесятые годы. В то время у меня возникли разногласия с Питером Вайсом, автором пьесы «Марат-Сад». Даже самое название пьесы мне не понравилось, я был удивлен: ведь маркиз и Марат были знакомы. Просто маркиз написал оду на смерть Марата, убитого в ванне своей любовницей. Нельзя смешивать два этих имени, ведь это совершенно разные люди Полностью название пьесы звучало так: «Жизнь и смерть Жана-Поля Марата, увиденные маркизом де Садом в Шарантонской тюрьме, в исполнении душевнобольных». Название было довольно длинное и неуклюжее, и его сократили до «Марат-Сад». — И что же вы сделали? — Я обратился в суд и добился запрета пьесы под таким названием. Она вышла через некоторое время под названием «Марат-Икс». Кстати, я присутствовал на премьере. Спектакль мне не понравился: вопли, крики душевнобольных — отвратительно. Впоследствии постановщики улучшили мизансцены, артисты перестали орать, и спектакль мне даже понравился. Теперь он обошел многие сцены мировых театров. — А какая в этом роль Дали? — Нет, Дали здесь ни при чем. Скандал коснулся американского издателя, и он обратился к Дали с просьбой проиллюстрировать пьесы маркиза де Сада. Я и сам в то время был по горло сыт порнографическими иллюстрациями произведений маркиза, искал серьезного художника и даже подумывал — не обратиться ли мне к Сальвадору Дали. Именно в это время Дали сам связался со мной. — Он написал вам? — Нет, мне позвонила его жена. Вы знаете, везде, где дело касалось денег, на первый план выступала вездесущая Гала. По-моему, единственное, что ее интересовало, — это деньги. Наша первая встреча с Дали состоялась в Париже, в знаменитом отеле «Мерис». Дали явился в окружении двух очаровательных спутниц. Гала тоже не отставала от него — она пришла под ручку с молодым секретарем-любовником. Мы с Дали заговорили о предстоящей работе над пьесами, Гала же сразу — о деньгах Чтобы обсудить условия договора, она несколько раз приезжала ко мне в Конде-ан-Бри. Всегда оставалась на чашку чая но пила только сидр. Я уставал от нее, так как она была скупа и жадна до денег. В конце концов мы сошлись на ВОКРУГ СВЕТА Апрель 1995 |Ц{| |