Вокруг света 1996-12, страница 76

Всю пасхальную неделю, везде, где была небольшая сухая и ровная площадка, катали яйца. Ставился небольшой наклонный желобок, по которому и скатывались яйца. Если яйцо скатилось, не задев ни одного яйца на площадке, то оно оставалось на кону, а если заденет какое-нибудь — игравший забирает себе оба яйца: свое и стукнутое. Бывали неудачники, которым не везло, оставлявшие на кону все свои запасы, но бывали и, наоборот, счастливцы, а может быть, просто знавшие, как надо поставить яйцо на лотке, чтобы оно катилось куда надо. Эти мастаки набивали яйцами все карманы и полную пазуху новой праздничной рубахи.

У каждой такой площадки обязательно и тут же возникали вездесущие мальчишки. Их по малолетству к игре не допускали, и они стояли или сидели на корточках вокруг и звонкими, как у галчат, голосами комментировали каждый ход в игре.

— Надо было гараськом! Гараськом надо было! — кричали они со знанием дела А гарасек — это тупоносое яйцо, близкое по форме к сферическому. Такой гарасек катился по площадке по

КАША С БАОБАБОМ

Сахель — полоса полупустынь, прилегающая с юга к Сахаре, — на карте кажется узкой. В действительности же пространства эти, выжженные солнцем, плоские, серовато-желтые, необозримы. В тех редких местах, где есть вода, лепятся хижины деревень. Крестьяне-земледельцы выращивают сорго, перец, арахис. Каша из сорго здесь главная пища. Но поскольку она пресна, ее сдабривают перцем и арахисовым маслом

Есть, однако, еще один источник пищи — баобаб. О нем следует сказать особо.

Обычно, когда пишут о жарких странах, поют гимн пальме: она кормилица и поилица, из нее кровля и циновка.

Конечно, баобаб красотой и стройностью уступает пальме, какая уж там стройность — до сорока пяти метров в обхвате! И высотой баобаб пальме не ровня: от силы метров двадцать. Зато живет он четыре, а то и пять тысяч лет и ухода не требует.

Полезность баобаба неистощима. Из его богатой волокнами коры вьют веревки и ткут грубую материю. Плоды, похожие по виду на огурцы, идут в пищу.

Листва гиганта обильна, и она едва ли не самое ценное, что дает это дерево. Высу

малозакругленной траектории, и им можно было достать яйца, застрявшие на середине площадки.

Была и еще одна пасхальная игра: можно было остановить на улице или в сутолоке базара любого человека и молча протянуть ему руку с зажатым в кулаке яйцом. Тот обычно тоже молча или с какой-нибудь короткой прибауткой доставал из кармана яйцо и его носиком стукал по носику яйца в кулаке. Выигрывал тот, у кого яйцо оказалось крепче, и он получал оба яйца. В этой игре запрещалось использовать яйца цесарки: говорили, что они были много крепче куриных, а также яйца, налитые воском. Это считалось жульничеством. За такие штуки могли и изругать, а то и набить баки.

В обычные дни все церковные колокольни бывали заперты, и никого туда не пускали, и звонить в колокола имел право только церковный звонарь. Такой порядок завела еще Екатерина Великая, после того как москвичи самовольно ударили в набат по случаю мора. Впоследствии большевики поступили проще: они, чтобы кто-нибудь не призвал народ к восстанию набатной тревогой, поснимали колокола со всех

церквей. Но и церковь побаивалась любителей потрезвонить, опасаясь за целость колоколов: колокольная бронза очень хрупка, и от неумелого, излишне сильного удара колокол мог треснуть, что иногда и бывало.

Но на пасхальной неделе любой желающий мог подняться на колокольню и ударить во все тяжкие. А трезвонить было не так-то просто. На колокольне обычно висело девять-де-сять колоколов, и надо было, умело работая двумя руками и правой ногой, заставить их звучать и с одинаковой громкостью, и в определенном ритме, и в нужных звукосочетаниях, и мало кто из любителей мог равняться в искусстве трезвона с профессиональными звонарями. А обыватели прекрасно различали игру на колоколах звонаря от игры какого-нибудь любителя: «Эва, забрался, — говорили они, — пустозвон!» И воздух над городом всю неделю гудел от бесшабашного звона колоколов всех десяти приходских церквей.

Всю пасхальную неделю горожане, озаренные праздником, смотрели на мир с улыбкой и верили, что после Пасхи все люди станут лучше.

Скот забивают и съедают сразу: мясо хранить негде.

Но такой пир выдается редко — раз в год. Все оставшееся время люди Сахеля едят сорговую кашу с перцем, с арахисом. С приправой из листьев баобаба.

№ 7 июль

год издания 116

шенные и размельченные листья служат прекрасной приправой к сортовой каше, придавая ей вкус и остроту.

Когда в жаркий период листья опадают, вся деревня собирает урожаи. Их раскладывают на циновках, и на солнце они быстро высыхают до хрупкости. Тут посылают мальчишек побегать по листочкам, и скоро циновки толстым слоем покрывает серовато-зеленый порошок. Остается провеять его, отделив несъедобные черенки и прожилки, и смешать с арахисовым маслом.

И лишь иногда удается сахель-скому крестьянину полакомиться мясом. Но бывает это в самый тяжелый период, когда наступает длительная засуха.

От колодца к колодцу гонят кочевники стада истощенного, мелкого скота. Скот — символ престижа, человек уважаем соплеменниками, когда у него много быков и коров. И расстаются с ними кочевники, когда уже совсем нечем кормить животных — исчезает последняя трава и от кустарников остаются лишь обглоданные ветки. Тогда они выменивают еле стоящих на ногах коров у земледельцев на зерно и масло.