Юный Натуралист 1971-02, страница 49

48

чего, если вдруг погибнет медведь от охотничьей пули — вольная его сила да таежное здоровье будут потом долго еще жить в тех, кто в них очень нуждался, — спасибо за это медведю!

А если бы целебный жир копился от колбасы, от сладких булочек да шоколадных конфет — пришлось бы тогда его занимать v одного моего знакомого второклассника, который вынимает конфету изо рта только по дороге к школьной доске.

Спать Егорка в этот вечер лег рано.

Во-первых, ходьба его намаяла, а другое — собирался встать завтра пораньше, чтобы на зорьке побродить по лесу, поманить на свистульку рябчика.

Он уже засыпать начал, когда мама присела на краешек постели, наклонилась над ним, тихонько зашептала:

— Виктор-то Михалыч говорит, баловаться ты стал, а, Егорка?.. Старших, говорит, не слушает. Лампочку там какую-то разбил. «Я, — говорит, — зайду иной раз дневник у него проверить, а он, — говорит, — словно грубиян какой».

Вот Конон — никогда ведь не заходил!

Егорка зашевелился, пробуя привстать, а мама легонько придавила его ладошкой.

— Ты лежи, лежи. Ну, отец-то не очень. На той неделе решил собраться да съездить, так что ты уж смотри! Ты уж там и на уроках хорошо, и так со старшими повежливее да с лаской.

И тут Егорка с благодарностью об отце подумал: хорошо, что папка Конону не очень-то верит, что наговоры на Егорку не очень слушает. Он-то, папка, вообще Конона за хвастовство недолюбливает, это точно.

Егорка припомнил, как прошлой зимой Петр Васильич купил лицензию на лося, и вместе с Кононом да еще с одним охотником из поселка приехали они в Узунцы на неделю — почти на все зимние кани-^ кулы.

И вот однажды вечером вернулись уже из тайги и отец с Петром Васильичем, и третий охотник, а Конона все нету и нету.

А потом вдруг вбегает он в избу, глаза у него горят, весь трясется:

— Айда, — кричит, — за мной: подстрелил!..

И Петр Васильич, и тот, третий, засуетились, а отец спокойно так говорит:

— Ты хоть бы ухо принес, что ли... Чтоб веселее шлось.

А Конон бьет себя в грудь, петухом кричит:

— Мне не веришь?

Отец плечами пожал, говорит:

— Ну, пошли...

И Егорка тоже на лыжи стал, побежал следом.

По изволоку поднялись они на некрутой разлом — тут недалечко, — и там Конон прибавил ходу. Подбежал потом к глубо-ченным лосиным следам, кричит:

— Видишь, какой был бычина?

Отец говорит:

— Почему — был?

А сам вроде смеется.

Конон хмыкнул: ну, погоди, мол.

Пошли по следам дальше, он все первый бежит, потом оборачивается, кричит, довольный:

— Ну, теперь понятно, почему — был? Смотри!

И Егорка тоже увидал на белом снегу и большое кровавое пятно, и красные брызги поменьше, и дальше по следам — капли.

Отец усмехнулся и спрашивает:

— Так ты откуда стрелял?

— Во-он от сухой березки, — Конон показывает. — А бык стоял тут, около калины.

— Да-а, — смеется отец. — Тут-то и промахнуться негде. Мог бы, конечно, и попасть.

Обиделся Конон:

— Что ты хочешь сказать, Андреич?

Отец говорит:

— А то хочу сказать, что не дал ты зверю хорошенько поужинать. Он вот стоял себе у куста, калинку мороженую пожевывал. Набрал полон рот, а тут Виктор Михалыч Кононов ба-бах! Зверь думает: связываться — у него ружье. Еще случайно застрелит. Убегу-ка, думает, от греха. Калинку-то выплюнул — и тягу!

— Да ты что, Андреич!

Снял отец варежку, сгреб со снега в ладошку красные сгустки, потом протягивает: пожалуйста!

Было-то потом смеху!

Вечером, когда обижаться на шутки уже перестал, Конон сказал:

— Конечно, поторопился я — не прицелился... Да тут меня, знаешь,, как затрясло, когда увидал — лось же!

А отец наклонился к нему, тихонечко спрашивает:

— А если медведь?

«А если и вправду медведь?» — думает теперь, засыпая Егорка...

И ему уже другое видится: как бредет по тайге отпущенный на вольную волю Миха... Как на маленькой поляночке носом к носу сталкивается он с Кононом, а тот вроде бы берет его за загривок и спокойно так говорит: «Что, боишься меня, тайга?.. Ты Виктор Михалыча Кононова бойся!..»

(Окончание в следующем номере)