Юный Натуралист 1971-08, страница 15

13

— Горы1 — с клекотом произносит старик, хотя смотрит в это время на выпуклое море. — Горы1

И Артурчик, так понимая дедушку Резо, вся жизнь которого прошла здесь, у моря, у подножья велюровых гор, и которому все труднее видеть море с высоты, охотно подхватывает:

— Агоры, дедушка, агоры!

Вот старик, снова беззвучно, по-рыбьи вздохнув, устремился вверх, Артурчик полез следом, уже про себя, молча развлекаясь необычным этим, чуточку переиначенным на абхазский лад словом: агоры.

Агоры, велюровые агоры!

Помнится, сегодня он так и попросил старика: «Ну, пойдемте, дедушка, в агоры», — так и попросил, почти безнадежно, потому что уже не раз просил, но вот мглистое небо, вот совсем другая погода — да, другая погода, и старик абхазец как будто другой, хотя все тот же древний, хворающий старик, но все-таки другой старик, потому что тут же согласился сводить его в горы. Тут же согласился, стал суетливым, стал хвастать, что уже пятьсот раз поднимался на самую высоту, а хозяйка дома, такая же старая, как и он, качала головой и смотрела на него с сожалением. А может, и она понимала, что если пятьсот раз поднимался в горы, то эта привычка уже не покинет во всю жизнь?

Ловко взбирался по тропе старик, ловко поднимал вверх свое легкое тело, да и помогал он себе клюкой, как бы слившейся с рукою, такой же коричневой, как рука. И только, оборачиваясь, как бы зевал, глотая воздух, и Артурчик сначала думал, что старик наслаждается, что для него ценен каждый глоток этого воздуха, что он заново потрясен высотой и видом непроливающегося моря с высоты, а потом понял, насколько трудна ему каждая пядь тропы.

И он, так сожалея старику, его ушедшей силе и молодости, захотел пройти вперед, повести его за собой, но едва попытался, как абхазец загородил дорогу и недружелюбно спросил:

— Стой! Дорогу знаешь?

И Артурчик сник, ругал себя за то, что вот обидел старика, вот напомнил ему про годы, про ушедшую силу и молодость ушедшую...

Море, если обернуться, все прибывало, все распахивалось неогляднее, а горы все не приближались, все были в отдалении их велюровые вершины. И Артурчик был рад тому, что еще долго идти, карабкаться, лезть, и только неудобным казалось, что вот он мучает старика и гонит его впереди себя, и думалось с опасе

нием, что если старик устанет и не сможет идти, то не сможет идти дальше и он. «Стой! Дорогу знаешь?» — все звучали эти слова, сказанные недружелюбно.

На перевале, на этой плоскости, откуда начинался самый крутой подъем и где стояла заляпанная понизу дождевыми потоками дощатая, должно быть, чабанская будка, старик сел на седловатый выступ и смежил глаза. Артурчик понуро подумал, что вот и все, конец восхождения. Разве он будет просить древнего этого человека сделаться молодым и сильным? Все, конец пути, конец восхождения, и можно сколько хочешь смотреть на голубую ниву, смотреть, думать, упиваться...

И он сел и не отводил уже глаз от моря, а потом услышал тихие, ласковые голоса людей, спускающихся с гор, уже открывших эти велюровые горы, и нарочно не глядел в их сторону, а когда совсем вблизи глянул, то рассмотрел, что это женщины в шортах. Такие спокойные, улыбчивые сходили по тропе эти покорительницы гор, державшие в руках ананасы. Но вот он различил, что это не ананасы, а необыкновенные, огромные шишки, и вспомнил про эти реликтовые пи-цундские сосны, которые росли не только в Пицунде, но и здесь, в горах, и он с завистью посмотрел на шишки в их руках и на сосновую ветвь с длинными, как пальцы, и синеватыми иглами.

А женщина в шортах, от которой повеяло теплом, загаром, проницательно посмотрела ему в лицо, проходя мимо, и положила в ладони шишку.

Вскоре и они с дедушкой Резо оказались в той роще первозданных сосен, и Артурчик принялся собирать на земле шишки. Они выскакивали из рук, он их собрал целую горку — зачем ему столько, унесет ли он все это? Он даже в растерянности посмотрел на старика, а тот, поглядывая вверх, все вверх, сказал ему:

— Пятьсот раз я поднимался и смотрел оттуда. А теперь буду смотреть твоими глазами. Иди!

Артурчик улыбнулся, напоминая:

— Стой! Дорогу знаешь?

— Иди! — настаивал абхазец.

И тогда он, подкидывая в ладонях шишку, с недоуменной улыбкой на лице повернулся, поискал взглядом тропку, но тропы уже не было, можно было взбираться по крутизне, торить свою тропу. Он полез, думая о странностях стариков, об их причудах и полагая, что старик направил его первым, а сам будет пробираться следом. Но как только обратил взгляд назад, заметил старика на прежнем месте, напряженного какого-то, и старик даже вскинул руку с клюкою: иди, иди!