Юный Натуралист 1973-08, страница 7

Рис. Е. Скрынникова

ку: приручить кузнечиков, запрячь их в тройку. Ведь жил он при конном заводе и часто наблюдал, как запрягают в тройку лошадей: самый главный конь в этой тройке — коренник, а по бокам — пристяжные. И вот придумал он такую сказку, в которой все должно происходить так, как в настоящей жизни: будто можно выдрессировать кузнечиков, будто можно троих кузнечиков научить вместе ходить, скакать, носить на игрушечном домашнем ипподроме повозку. Чего не случается в сказках!

Но теперь, когда уже были пойманы кузнечики для пристяжки, он ленился охотиться на самого большого, самого красивого кузнечика. Он брел, брел в травах, ноги едв"а держали его, сил совсем не было. Такой необъятный луг, так далеко забрел он, и так беспощадно июньское солнце! Авера, уже весь загорелый до черноты, нездешней, азиатской, ощущал даже, как спеклась кожа на лице, как стягивает ее. А нос, до которого с опаской он дотронулся, был весь шершавый, облупившийся, в ороговевшей, погибающей кожице.

В фляжке, прицепленной к ремешку шорт, еще плескалось немного водицы. Авера держал ее про запас, на самый крайний случай, но теперь, когда он понял, что заблудился в травяной роще, то сорвал фляжку и жадно припал к теплому белому горлышку. И теплая водица, которой было всего глоток-другой, вызвала еще более сильную жажду и даже, пожалуй, закружила голову, как хмельной напиток.

На небо он уже не глядел, а только под ноги себе, и тут как раз увидел на земле большого кузнечика, которого ему и не

хватало для упряжки, и qh ловко упал и схватил кузнечика почти на лету.

Но спрятать его в спичечный коробок не успел, потому что вдруг почувствовал себя таким сонным, не способным дальше идти, звать, окликать людей, поругивать их. Он опустился на колени, держа одной рукою пойманного кузнечика, а другою — спичечный коробок с нарисованным на этикетке предостерегающим пожаром, и пообещал себе лишь вздремнуть, всего на несколько минут.

Пригрезилось ему, что в гурте наездников стоят отец Иван Харитонович, и ветеринар Харитон Иванович, и будто бы наездники никак не могут разобраться, кто из них — Иван Харитонович, а кто — Харитон Иванович. И спорят, потрясают кулаками, хватают друг дружку за грудки, тычут то на отца, то на ветеринара, сплевывают папироски и каблуками топчут их в бесплодном ожесточении.

«Да вот же, с аржаными усами, и есть наш директор!» — «Ага, директор с аржаными, а ветеринар — с черными!» — «Так и порешим, братцы: директор — с аржаными, а ветеринар — с цыганскими!»^ — «Вот это верно: один — с одними, другой — с другими! А то не поймешь: Иван Харитонович, Харитон Иванович...»

Еще полусонный, раздраженный тем, что опять это солнце, эта духота, со слипшимися волосами поднялся он с земли и обнаружил себя на островке. И отсюда, с островка, из этой травяной рощицы, он вдруг увидел все далеко, глазам открылись покосы, сбритый луг и уходящие в сторону леса сенокосилки. Он догадался, что спал