Юный Натуралист 1973-08, страница 10

10

Это я теперь понимаю, что полицаи захватили лошадей с конезавода. Теперь понимаю, что на рысаках они, гады... Ну, ладно. Приметил я ту кобылку и днем подкрался к комендатуре. Даже не подкрался, а так подошел — иду себе мимо. И подмыло меня вскочить на эту кобылку — и ходу! А на конях я уже крепко тогда мог держаться.

_ Как будто другой деревенский хлопец

не мог на коне держаться, — с укором заметил Харитон Иванович.

— Слушай дальше, Харитоня. Погоня за мной началась сразу. Я по шляху сначала, по шляху. Они — стрелять! А у меня только обойма. Берегу! Оглядываюсь, берегу. Может, и пошел бы дальше шляхом, если б не услышал: мотоциклы стрекочут. Тогда я в лес. А в лесу болотистые места — ох, Харитоня! И лезу на кобылке напролом, а они, гады, за мной, за мной, не отстают. Ясное дело, полицаи — деревенские мужики, к седлам привычны. И так — ну, километров сорок, не меньше. Пока я на засаду не нарвался.

— Ты что? — испугался Авера.

— На партизанскую засаду, сын. И полицаев отбили. А кобылка так и осталась в отряде. Да и Связист от кобылки в отряде появился — помнишь, Харитоня?

— А где она теперь, кобылка? — спросил Авера, тут же досадуя на неразумность свою: уж столько лет с той поры промелькнуло, столько зим, столько лет!

— А там, где и Связисту придется быть, — жестко ответил за отца Харитон Иванович.

— Помалкивай, Харитоня! — одернул отец.

— Я сказал правду. Жестокую правду. Аверкий Иванович понятливый человек.

Ну конечно же, он был смекалист, Авера, и как только произнес Харитон Иванович эти слова, сразу и догадался Авера, зачем они отправились на ночлег с обреченным Связистом.

А вскоре он услышал спокойные, мирные голоса отца и Харитона Ивановича.

— Знаешь, Харитоня, иногда хочется вернуться в партизаны. Странно, а? Всего вдосталь, все хорошо и дома, и на конезаводе. А вот хочется туда, в партизаны, под пули, в опасность! Отчего? Даже начнешь иногда мечтать, что ты хлопчик, что ты в лесу, в отряде... Отчего?

— Мечта каждого человека, Иван, — вернуть свое детство, молодость. Мечта, мечта! — И Харитон Иванович при этом пренебрежительно зевнул.

Авера вновь по-своему понял намек ветеринара, вновь подумал о Связисте и постарался заглушить свою боль.

Безнадежные поиски

А ночью спят и люди, и кони, и когда спал Авера в палатке, ему снилось, что и Связист дремлет, понурив голову, изредка пошевеливая хвостом или вскидывая ногою. И такое душевное согласие испытывал он во сне оттого, что и сам то ли спит, то ли дремлет, и Связист дремлет, и кузнечики спят в спичечном коробке, и отец с Ха-ритоном Ивановичем спят рядышком, как некогда в партизанах. Ночь всех свалила наземь, опрокинула в сон!

Проснувшись же, он краем глаза посмотреть захотел на лежавших в одной палатке по-братски, рядом, партизан, но ни одного, ни другого уж не было.

И когда он выскочил из палатки, щурясь от бьющего в лицо рассветного солнца, ожидая увидеть отца, Харитона Ивановича и Связиста, то поразился тому, что никого-вокруг, что в палатке оставили его одного.

Нет, сказал он себе, они берегом ушли и Связиста угнали. Скорее всего!

И только мысль о Связисте вновь наполнила его нехорошим, тревожным предчувствием, он свернул в сторону и, держась берега, понесся к парому.

И как только ткнулся паром в дощатый настил, Авера покинул медлительный, черепаший транспорт и прянул к поселку.

Еще издали он заметил, как наездники выгоняют коней на проминку, как садится в качалку брат Санька и легонько трогает с места.

В конюшне, куда он вбежал, было пустынно, не перекликались гулким, бубенным ржанием кони, лишь конюхи шаркали скребками в денниках. И все же он поспешил в тот, дальний конец конюшни, где всегда был приют Связиста.

Долго стоял он у распахнутого денника, не зная, к кому идти, у кого спрашивать о Связисте, потому что предчувствие свершившейся беды уже было постоянным, как зубная боль. И все же он обмолвился словом-другим с конюхами, а те невразумительно отвечали, прятали глаза и продолжали скрести, скрести...

Он решил осмотреть все задворки конезавода, побывать и в леваде, и на пепельном кругу ипподрома — всюду, где мог оказаться Связист, если он возвратился наутро на конезавод. И сам Авера толком не мог бы рассудить, отчего такая жалость теснила теперь его грудь. Ну да, и прежде он сочувствовал Связисту, его судьбе, и прежде останавливался у его денника как будто в недоумении: кругом, в соседних стойлах, бойкие, заразительно ржущие жеребцы, а Связист уже не откликается на молодое ржание, Связист не спо