Юный Натуралист 1973-11, страница 8

звкэ

с половиной миллиона голов птиц, 48 тысяч центнеров первосортного птичьего мяса — цифры эти, пожалуй, не нуждаются в комментариях.

Хочется комментировать другое. Цементный завод в этих местах нужен: сырья для него хватит на многие сотни лет, и никакого ущерба реке не будет. Когда строили завод, понадобилось соорудить мост через Донец. Недолго мудря, проектировщики избрали самый экономичный проект — с насыпной дамбой. Что же вышло? А то, что сотни гектаров прекрасных лугов выше моста начали заболачиваться. И комары плодятся, и животноводам навредили. Думали oi выгоде, а в другом потеряли много больше. Спросить теперь не с кого, а кому поправлять? Не поправь — и Донец здесь превратится понемногу в болото, чего уж никак допустить нельзя.

И снова причудливо петляет река, дробит свое русло на протоки. Острова посреди Донца сплошь заросли травостоем, прячутся в нем и куропатки и дрофы. А по обоим берегам будто притаились в зелени сосновых лесов озера-серебрянки.

Возле села Червоная Горка правобережье круто срезано, и выходят наружу меловые пласты с окаменевшими раковинами и моллюсками. Когда-то здесь бушевало море.

Осторожно хочу выколупнуть большую раковину — она крошится, не даваясь в руки. Один слой, другой, третий — чем не наглядное пособие по геологии?

А сразу за Червоной Горкой Донец словно ныряет в темный тоннель. Лесники, с которыми я подружился, любезно пригласили меня в плоскодонку, и мы тоже ныряем во тьму. Густые кроны деревьев сомкнулись над рекой так плотно, что совсем не видно солнца. Извилистое русло сплошь заросло осокой, закорчева-но топляком, и все-таки лодка уверенно пробирается через этот тоннель. Почти как в джунглях, и не Донец вроде бы, а река Амазонка.

Удивительно звучные и красивые названия у здешних сел, под стать тому зеленому ожерелью, которым гордится река: Лебяжье, Криничное, Вишневое, Яворское, Вербовка, Червоная Горка, Крейдянка, Байрак. И лебеди еще не перевелись, и родники-криницы почти на каждом шагу, и червонным золотом отливает на берегах лесной наряд, и меловые холмы встают то и дело за бесконечными излучинами.

А Донец все дальше катит свои воды. Густые пойменные леса берегут звонкую, гулкую тишину. Теперь уже левый берег крут, и бьет в меловые откосы, вылизывает их до блеска упругая волна. А на правобережье уходит далеко на юг степь— когда-то здесь и начиналось Дикое поле, вотчина половцев и иных кочевников, коим веками преграждал Донец разбойные тропы к русским городам и становищам.

То и дело петляет река. Если плыть на лодке, солнце будет у тебя впереди, а через миг уже за спиной, а потом снова повернешься к нему лицом — и так много раз. От Левковки до Изюма каких-нибудь восемнадцать километров — это по прямой. А по воде наберется километров девяносто. И сплошь перекаты, быстрины, пороги.

В Завгороднем обелиск на круче. В честь первого председателя колхоза Завгородне-го, убитого в тридцатом году кулаками. У Петровского — остатки петровской крепости XVIII века. А в поселке Червоный Шахтарь еще обелиск — командиру Изюм-ского партизанского отряда Александру Салову.

Шумит, не уставая, зеленый гай над Донцом — о битвах, что гремели в этих местах, о людях, что жили у Казачьей горы, и о тех, кто сейчас живет, не забывая о былом. Шумит, тревожась: каким он завтра станет, Донец?

Хорошим останется. Должен остаться. Красивым. Сильным. И только таким.

В. Моложавенко Рис. И. Филиппова