Юный Натуралист 1974-12, страница 7

Книга называлась пснстаринному — «Жизнь и необыкновенные приключения ка-пнтана-лейтенанта Головнина, путешественника и морехода». И были на ее желтых тряиично-мягких страницах южное море, синее и теплое, синий воздух и белый, как соль, песок кораллового острова. А мне было тринадцать лет. Я дочитал книгу ночью, тайно от взрослых светя себе под одеялом электрическим фонариком.

Потом, в темноте, я с грустью думал о том, что мое желание стать путешественником — пустая мечта, потому что асе на Земле уже безнадежно открыто и мне никогда не оказать словами землепроходцев былых времен: «Я первый ступил».

Прошло много лет. Отодвинулась в воспоминания школа. Из университета я вышел геологом. И вот первый маршрут.

Карпаты. Раннее августовское утро, туманное и прохладное. Резвый «газик» подбрасывает меня к широкому входу в горную долину, которую предстоит мне исследовать за день. Василий Никитич, шофер, протягивает мне молоток на длинной ручке.

— До вечера!

«Газик», подпрыгивая на ухабистой тропе,

ныряет в заросли орешника. Я остаюсь один на один с горами.

Кажется, выехали мы сегодня рановато. В тумане легко пропустить обнажения горных пород, по которым составляется геологическая карта. Чтобы не тратить время зря, решаю подняться в верховья ручья и уже оттуда сверху вниз исследовать долину.

Первая сотня шагов, и долина принимает меня в свои широко раскрытые ладони. Туман чуть выше трав. Я бреду по нему, как по мелководью. Ближние горы, словно верблюжьи горбы, плывут, качаются над подвижным разливом холодного пара. Где-то слева шевелится невидимая Лючка, скребет галькой о каменистое свое ложе. Груды щебня, нагроможденные ручьем в весенний паводок, кажутся пустынными островами в первобытном мглистом море.

Но вот лес на восточном склоне светлеет. Тесный строй сосен расступается, пропуская расплавленное золото. Солнце срывает ватный покров тумана, рвет его в клочья и уносит неизвестно куда.

В этот ранний час каждая травинка,

каждый лист на кустах орешника, причудливые линии хребтов четки, словнр на старинной гравюре. Тропически ярка влажная зелень. Пахнет свежестью. Все невидимое, что живет в этом мире, пробует свои голоса на разные лады — стрекочет, посвистывает, ухает, щебечет, дробно барабанит, но как-то сдержанно, вполсилы, будто боится нарушить вековое молчание гор.

Змеиная спина тропы едва заметна в разнотравье. Виляя из стороны в сторону, она все время норовит выскользнуть из-под моих ног. В конце концов ей удается обхитрить меня: спряталась под грудой щебня да так и осталась там. Видимо, тяжело ей стало ползти вверх.

И я останавливаюсь, чтобы перевести дух перед последним рывком. Здесь дно долины круто вздымается, склоны ее устремляются навстречу друг другу и, смыкаясь, образуют полукружие, похожее на амфитеатр. Войти в него непросто; впереди ежевичник. Что за злое растение! Хуже колючей проволоки! Тонкие и гибкие щупальца, усеянные острыми шипами, цепляются за одежду, режут руки. Старая

вырубка кажется бесконечной. А нелюдимый дух гор изобретает новое препятствие. Глыбы песчаника, рябые и замшелые, встают на моем пути, словно немые языческие идолы.

Изнуренный, взбираюсь наконец ра водораздел — ровную, возвышенную площадку, охватывающую подковой верховья ручья. Вокруг толпятся сосны. Старые, надменные. Далеко внизу блестит Лючка, кудрявится орешник. Мир кажется двухцветным: зеленое и синее. Синего больше.

Некоторые утверждают, что в семье гор Карпаты — чуть ли не самые посредственные. Не могу с этим согласиться. Конечно, Карпаты — горы скромные. Нет в их облике ни величия Памира, ни суровости Кавказа, ни декоративной дикости крымских скал. Но посмотрите: горные хребты встают один за другим бесконечными цепями. Разве не гигантские волны фантастического каменного моря застыли в стремительном беге? Первый вал тяжелый, густо-синий; за ним виднеется более светлый и легкий; третий — еще светлее — тает в лиловой дымке, а последний, на горизонте, прозрачен и невесом,