Юный Натуралист 1975-07, страница 21
,рЬ сосна. Рядом большущим куполом возвышается ТЬ\лоавейник. А вокруг сосны и муравейника сплошной паменеющий цветник. Подступаю ближе. Глаза разбежа-П сь Так здесь же собрано почти все лесное первоцветье! дИ в/*есте с купеной лекарственной укоренился и вы-й осил кисточку белоснежных колокольчиков душистый андыш. По соседству с кустиком лесной герани-жура-ельника раскудрявились фиалки, незабудки, первоцвет-баранчики и горящая радужным колером чудо-цветок медуница. Пестрая, как бы густо обрызганная жаркой акварелью, волна сочного разноцветья подкатывалась к самому муравейнику. От него же, словно сквозь дремучий парк, во все стороны разветвлялись извилистые муравьиные стежки-дорожки. По дорожкам бесконечно живыми ручейками в лес и обратно торопились неугомонные труженики-муравьи. Туда бежали налегке, оттуда возвращались непременно с какой-либо кладью. И тут меня осенила догадка, что все эти цветы возле муравейника не случайные цветы-самосейки, а их посеяли муравьи. Как посеяли? Очень просто. Возвращаясь из лесу, один муравей обронил ненароком семечко ландыша, второй — иван-да-марьи, третий — сон-травы, четвертый — ятрышника. Тысячи муравьев. Сотни оброненных семечек. А земля-то рыхлая, отменно удобренная. Семечки проросли. Крохотные стебельки дружно потянулись к солнцу. И теперь вот у муравьиного жилья такой красоты цветник раскинулся, что любой цветовод позавидует. П. Стефаров В Африну пешком ходит Тропинка вилась у берега Болвы. Летнее солнце стояло высоко над полем. Я шел по тропинке, внощейся среди высокой травы. В траве много луговых цветов, и запах их как бы вываривается в накаленном воздухе и душным дурманом идет в стесненную от жары грудь. Я направился к кустарнику, чтобы срезать ивовый прутик, из которого хотел сделать на сегодняшнюю вечернюю зорьку удилище. Леска с крючком и поплавком лежала у меня в кармане. Я уже наклонился. Но что это!.. Из глубины зарослей раздался стон, не то страдальческий, не то угрожающий. Я замер: «Что за чудеса!» Стон повторился у самых моих ног. И вдруг справа от меня с каким-то страшным ворчанием выскочила небольшая птичка. Когда она пересекла тропинку, я увидел, что это коростель. Судя по неяркой окраске — самка. Стона она больше не издавала, зато трещала и тараторила во весь голос, как будто ругала меня. С громким скрипучим криком она бегала между согнутыми ли стьями луговых трав, стараясь привлечь мое внимание. Временами коростелиха подбегала чуть ли не к моим ногам. Я поспешил уйти от зарослей ивняка, так и не срезав прутика. Коростелиха бежала за мной по тропинке и все трещала. Шагов через двадцать я обернулся: — Хватит. Что тебе нужно! Иди к своим детям! Ушел я. Коростелиха остановилась, замолчала, наклонив головку, посмотрела на меня блестящим глазом, а когда я пошел дальше, перебежала, пригнувшись к земле, тропинку и скрылась в зарослях ивняка. Как добежала она до места нашей встречи, я не заметил. Ни одна травинка не колыхнулась. Вероятно, проворная птичка бегала среди стеблей, как в лесной чаще. «Да, — подумал я, — заставить коростеля вылезти из травы нелегко. Обычно он убегает. Именно про эту птичку говорят, что она в Африку пешком ходит». Конечно, при сезонных перелетах коростель пользуется крыльями. Но летает ночами, когда его никто не видит, оттого и придумали люди, что ходит коростель в Африку пешком. А. Арсеньев 3» |
