стывший фонтан: разлетающиеся брызги его замерли в полете. Деревья-гейзеры, деревья-фейерверки! Возле каждого так бы и стоял часами.

Сухие зонтики дягиля, возносящиеся над снегом, стали похожи на хрустальные люстры. Кварцевыми отростками мерцают на осинах капы. Угластый булыжник на юру, до сих пор не заметеленный, кажется выломом из топазового сплошняка. Скат скалы становится сколом, обнажающим аметистовые щетки. Здесь все без подделок: настоящие минералы лежат на каждом шагу. Ведь кристаллы инея очень переимчивы, они так вживаются в роль алмазов, что и впрямь становятся ими.

Немного грустно, когда иней начинает пропадать. Чувство это похоже на то, которое переживаешь в час листопада. Таянье начинается с нижних ветвей — они сыреют, с них каплет. Вот уже дерево как бы раздвоено: одна половина влажная, черная, а другая светлая, лучистая. Наконец, только на самой верхушке остается немного свежего инея, теперь так странно контрастирующего со всем деревом. В снегу под кроной образуется решето: это постарались капли.

Природа любит неожиданности. Капельное потепление сменяется морозцем, на ветках образуется сосульчатая бахрома. Они совсем крохотны, эти игольчатые сосульки. Но зато так тесно идут по низу ветки! Каждая сережка у ольхи обязательно продолжена сосулькой: можно подумать, что так от века положено. И мир снова изменился.

Ю. Линник

3*

J *

■ .ш?