Юный Натуралист 1976-04, страница 53

С дальнего юга потянулись перелетные птицы. Побывав в гостях, они торопились в родные края, на старые насиженные места. В первых рядах возвращались трясогузки, или, как их часто называют в народе, ледоломки. Народные названия всегда метки. Действительно, прилет трясогузки совпадает с ледоходом.

Трясогузка — изящная маленькая птичка. Ее легко узнать по черной тапочке и галстуку, по серо-голубоватой окраске перьев и длинному хвостику, качающемуся при каждом шаге. Излюбленные места трясогузок — берега ручьев, рек и озер. Они беспрестанно бегают, суетятся около кромки воды, собирая насекомых и напевая свою простенькую песенку: «Пит-пит, пит-пит пит-пит...»

У этой беззащитной птички много врагов не только на суше, но, как нам пришлось убедиться самым неожиданным образом, даже в воде.

Плыли мы на плоту по реке Чусовой, что на Урале. Плот был добротно сделан из толстых бревен. На случай дождя соорудили на нем небольшой шалаш.

В этом плавании нас сопровождали трясогузки. Они сновали по бревнам, нисколько нас не опасаясь, подбегали к самым ногам, садились у шалаша, а одна даже ухитрилась сесть на отдыхающего сплавщика и невозмутимо по нему расхаживала.

С одного борта плота в реку выдавалась необрубленная ветка. Она полюбилась птичкам, и те часто бегали по ней. Веточка была настолько тонкая, что почти касалась воды, когда непоседливая птаха подбегала к ее концу.

Плот медленно плыл по реке. Здесь она была особенно глубока. По правому берегу росли водорослн, левый был обрывистый — самое щучье место. Сплавщики развалились у шалаша, отдыхая после трудного переката. Даже трясогузки утихомирились, усевшись на бревнах и коньке шалаша, а одна покачивалась на кончике веточки.

Вдруг раздался сильный всплеск. На бревна плюхнулась большущая щука, в ее пасти торчало перышко из хвоста взлетевшей с ветки трясогузки, которая на какой-то миг сумела опередить мертвую хватку хищницы.

Спаслась птичка.

Сама же хищница завалилась между бревнами, прямо у моих ног.

Трясогузка опустилась на середину плота и как ни в чем не бывало принялась охотиться на насекомых. От сверстниц ее можно было отличить по растрепанному хвостовому оперению.

Г. Кокарев

51

ИДЕТ АМУР!

Все начинается с маленького, в три строки объявления в конце марта. В нем доводится до сведения граждан, что проезд через Амур всех видов транспорта запрещен.

По бутылочной глади льда неторопливо бегут ручьи, прорезая в нем причудливые каньоны, сливаются вместе, и вот уже, глядь, где-то по зимнику, мимолетная, никем не нареченная течет река.

Когда с Амура начинают дуть затяжные ветры, на лоджии жилого дома по Шевченко, 6 все чаще выходят покурить старые капитаны. Вспоминаются ледоходы за добрую полусотню лет, находится зима, подобная этой, сталкиваются приметы. Здесь рождаются самый авторитетные прогнозы о сроках первой подвижки льда. Беда только в том, что сроков называется несколько, и все они авторитетны. Уж очень много старых капитанов живет в доме речников — и тех, кто отплавал свое, и тех, кто готовится снова в путь.

В затоне аукнул первый гудок — морской буксир вышел освобождать от зимнего плена своих собратьев: пузатых колесников — незаменимых трудяг на мелководье, мощных самоходок, стремительных «Ракет».

А на следующую ночь вы просыпаетесь от глухих раскатов и не сразу соображаете, что это рвут заторы у железнодорожного моста и что, значит, именно сегодня быть тому не учтеннему, не запланированному календарем празднику.

Амур пошел!

В сообщении местного радио сказали просто: «Сегодня ночью, раньше, чем обычно, начался ледоход».

На улице Карла Маркса широкие тротуары. Шагай шеренгой хоть десять человек. Но даже такие тротуары в это воскресенье тесны.

Идут к Амуру, чтобы убедиться воочию, что поломало льды и зиме уже некуда будет вернуться, чтобы вдохнуть почти забытые влажные запахи реки, увидеть Амур снова во всей его мощи и красоте.

За ночь нагромоздил Амур на отмели искристые глыбы, но до набережной не дошел — оставил широкую полосу желтого пляжного песка. На ней уже загорают нетерпеливые, играют в бадминтон, жгут костры из набросанного рекой мусора, и кисловатый, с дымком запах гнилушек разносится по всему парку.

Самые отчаянные — «моржи» — лезут в воду, окунаются, расталкивая руками мелкий лед, трут кожу полотенцем до огненных оттенков, снисходительно отвечают на заботливое участие.